К закату, когда солнце устремилось к горизонту и небо уже полыхало красным, всё то, что планировали было готово — каркас колеса стоял как вкопанный, штабель досок, пахнущих благородным дубом, высился горой рядом с нашим рабочим местом.

— Ну что, орлы, — хмыкнул я, отряхивая штаны от опилок и стружки, — давайте на сегодня хватит. Руки уже еле держат инструмент.

— Илюх, как домой придём, найди мне бочку, вёдер на десять. Можно даже с дырявым дном, а даже лучше, если так будет. Только дырка одна должна быть, такая, размером с кулак. А ещё кожу выделанную притащи — кусок такой, хотя бы локтя полтора на полтора.

Илья понимающе кивнул — парень сообразительный, лишних вопросов не задаёт.

Мы потянулись к Уваровке, ноги гудели от усталости, но на душе было легко — день работы прошёл успешно. В Уваровке мне на глаза попался Степан, крутился возле своей избы.

— Степан! — подозвал его. — Сейчас Илюха бочку найдёт. Придешь ко мне во двор, выкрасишь дёгтем снаружи, чтоб чёрная была, как смоль. Справишься за вечер?

— Так сделаю, боярин, — буркнул он, почёсывая затылок. — Нехитрое дело.

Тут уже и Илюха подскочил, держа уже в руках кусок выделанной кожи. Я взял её, внимательно осмотрел на свету догорающего дня. Смотрю — куски потёртые местами, но крепкие, эластичные. Кожевник работал добросовестно, видать.

Пришёл домой, а там встречает Машка на пороге с глиняной крынкой холодного кваса. Испив залпом почти до дна — жажда мучила нещадно после трудового дня, — я попросил у неё бечёвку.

— Машенька, найди-ка мне верёвку крепкую, да иголку с ниткой.

Та тут же засуетилась, пошуршала в доме и принесла. Иголка оказалась здоровенная, не видел ещё таких — видимо, для шитья каких-то мешков предназначалась. Ну и принялся шить из кожи что-то вроде мешка, орудуя этой самой иголкой, как в школе когда-то в детстве на уроках труда. Чертыхаясь всё время, когда нитка рвалась или выскакивала с ушка от неловкого движения. Пришлось несколько раз начинать заново, пока не приспособился к ритму.

На дне будущего мешка аккуратно проколол в несколько рядов мелкие дырочки. Вставлял иглу и слегка расширял отверстия, чтобы вода могла протекать медленной и равномерной струйкой.

Когда Илья принёс обещанную бочку, я внимательно её осмотрел. Он как специально для моих целей выбирал — дырка в дне была аккурат с кулак размером, идеально подходила под мои расчёты.

Просунул туда кожаный мешок, который у меня получился, продел его в дырку снизу. Обвязал горловину крепкой бечёвкой, чтоб плотно сидело и герметично держалось, и можно было в любой момент бечёвку отвязать и завязать снова, регулируя или полностью пережимая поток воды.

Как раз подошёл Степан с ведром дёгтя и широкой кистью.

Почесав затылок, спросил:

— Барин, а зачем это надо?

— Надо, Стёпа, надо, — ответил, не вдаваясь в подробности. — Ты как будешь дёгтем красить, изнутри кожу чем-то прижми, может, какие скобы возьми, не знаю, гвозди там… Вон в сарае их видел целый ящик, но так, чтобы плотно держалось. Дёгтем хорошенько перемажь, так, чтобы он склеил намертво, чтоб вода не протекала сквозь дырку из-под кожи. Сможешь?

Тот задумался ненадолго, явно прикидывая объём работы, и ответил с привычной деревенской неторопливостью:

— Что ж не смочь-то? Дело нехитрое, — хмыкнул он и принялся за работу.

Через буквально час, пока я неспешно ужинал чёрным хлебом с солёным салом, в дверь постучался Степан. Вошёл довольный, как кот после сметаны, руки чёрные по локоть, но на лице — довольная улыбка мастера, справившегося с поставленной задачей.

— Готово, барин! — объявил он торжественно. — Бочка чёрная, как ночь осенняя, кожу намертво приклеил, дёготь воняет, конечно, но за ночь подсохнет и будет держать крепко-накрепко. Ни капли не протечёт!

— Молодец, — кивнул я с одобрением. — Утром поставишь её на ту конструкцию, что вчера за сараем делал. И водой наполни доверху. Проверим, как держит.

Тот кивнул с готовностью и лишь сказал:

— Да, сделаю, барин, сделаю, как скажете. С первыми петухами примусь.

Вернулся в избу уже с первыми робкими звёздами, когда сумерки окончательно сгустились. Машка сидела на краю деревянной скамьи и клевала носом от усталости, но меня терпеливо ждала, как верная жена прям. Услышав, что я вхожу и снимаю с себя дневную одежду, тут же подскочила, подбежала ко мне на босых ногах. Обнял её крепко, вдохнул знакомый запах её волос — травы, дыма от печи и чего-то родного, домашнего.

— Как же хорошо-то с тобой, — прошептал ей в ухо.

Раздевшись до рубашки, едва коснувшись головой мягкой пуховой подушки, провалился в глубокий сон. Снилось мне, как мы все с мужиками строим мельницу на речке, а водяное колесо, зараза, всё норовило укатиться прямиком в Быстрянку. Ловили его впятером, а оно, словно живое, из рук ускользало.

Утром, подхватив краюху чёрного хлеба с кислым квасом, позвал Фому. Он явился быстро, деловито потирая бороду и поправляя поясок на штанах. Было такое впечатление, что готов выполнить любую команду, какую ни дай.