— Ой, а правда, что в тайге есть места, где до сих пор живут шаманы? — спросила Инна, отпивая пиво. — Такие, знаете, с бубнами, в масках…

— Конечно, есть, — серьёзно кивнул Колька. — Только они не любят чужаков. Говорят, кто без спроса в их места забредёт, того духи с ума сводят. Начинает человек видеть то, чего нет, слышать голоса из будущего…

Я поперхнулся пивом.

— Ой, прямо страшно становится! — Инна поёжилась, но глаза её блестели от любопытства. — А вы сами-то встречали таких шаманов?

— Встречал, — Колька помрачнел и замолчал, уставившись в окно. В коридоре послышались чьи-то голоса, Инна прислушалась.

— Ой, это же бригадир идёт! — всполошилась она. — Мне бежать надо. Спасибо за компанию, мальчики!

Она вспорхнула с места и выскользнула из купе, оставив после себя лёгкий запах духов и ощущение недосказанности. Колька проводил её взглядом и хмыкнул:

— Ну ты даёшь, Миха. «Собиратели фольклора»… Как придумал только?

— А что такого? — я пожал плечами. — Лучше, чем правду говорить.

— Это точно, — он снова помрачнел. — Только смотри, не заигрывайся. У нас дело серьёзное, не до романов.

В его голосе прозвучала неожиданная жёсткость. Ревнует, что ли? Или просто не хочет лишнего внимания? С его-то опытом нелегальной жизни, любой интерес со стороны — уже угроза.

— Не волнуйся, — сказал я. — Это просто… социальная маскировка. Чтобы не выделяться.

— Ну-ну, — Колька достал свою флягу. — Давай лучше за успех дела. Чтоб не пришлось нам с тобой у этих… шаманов… убежища просить.

Я кивнул и подставил стакан.

Инне Тереховой, проводнице вагона №7 поезда Москва-Махачкала, сегодня ночью приснился странный сон. Не то чтобы эротический — до голливудских стандартов советские сны явно не дотягивали, — но определенно будоражащий. Снилось ей, будто плывет она на волнах теплого моря, на скрипучем надувном матрасе, а чьи-то настойчивые мужские руки блуждают по ее телу с ловкостью опытного массажиста. Приятно, черт возьми! До стонов, до дрожи в коленках. Лица обладателя рук не видно — сплошной туман, — но одно Инна знала точно: это не Русик. От этой мысли становилось немного не по себе, как от внезапной проверки ревизоров, ведь Русик, ее первая и единственная любовь, мотающий срок где-то в Мордовии, был единственным мужчиной, допущенным к ее, так сказать, телу.

А ведь восемь лет прошло! Восемь долгих лет целибата, если не считать пьяных приставаний случайных попутчиков, которых она с легкостью выставляла в тамбур. Восемь лет работы, забот о дочке, вечного перестука колес… Она уже и забыла, каково это — чувствовать себя женщиной, а не просто единицей в штатном расписании МПС. И тут вдруг организм взбунтовался. Заурчал, затребовал своего, как оголодавший кот перед пустой миской. «Двадцать шесть тебе, Инка! — шептал внутренний голос с интонацией завуча на педсовете. — Еще чуть-чуть и станешь старухой… и все, пенсия, варикоз и вязание носков для внуков! Оглянуться не успеешь! А вспомнить-то и нечего будет, кроме этих бесконечных километров рельсов да храпа в соседнем купе!»

Нет, вниманием сильного пола Инна обделена не была. Фигурка у нее была что надо — стройная, длинноногая, с той самой «угловатой грацией подростка», которая в конце шестидесятых вошла в моду у столичных плейбоев и провинциальных цеховиков. Да и волосы — густые, черные, как южная ночь. Почти в каждом рейсе находился какой-нибудь орел с маслеными глазками, пытавшийся затащить ее «на чаек» в свое купе или, наоборот, среди ночи ломившийся к ней в служебку с бутылкой вина и недвусмысленными намерениями. Желающих распускать руки Инна выпроваживала без сантиментов, на сальные комплименты и дешевые подарки не велась.

Другое дело — ее подруга сочная деваха Люська Токарева, проводница из соседнего вагона. Вот уж кто брал от жизни все, особенно если это «все» было мужского пола и желательно худосочного телосложения. Люська обожала случайные связи с той же страстью, с какой иные коллекционировали марки или значки. Ее служебное купе часто превращалось в дом желаний для особо страждущих пассажиров. Инна не раз, заглянув к ней ночью по делу, натыкалась на запертую дверь, а наутро наблюдала картину маслом: из купе Люськи, поправляя галстук и озираясь, выскальзывал очередной «командировочный». Люська же потом, сыто потягиваясь, рассказывала очередную историю про «корабли в море», которые «сошлись и разошлись», и даже имени она его, мол, не спросила.

— Это ж все равно, как в автобусе потолкаться! — оправдывалась она со смехом, пополняя через знакомых цыганок стратегический запас дефицитных индийских презервативов. — Зайдешь в час пик — так тебя там так облапят, что мама не горюй! И под юбку залезут, и за лифчик, и между ног пошарят! И это днем, при всех! А тут ночь, купе, мужик скучает… Сам бог велел, Инка!

Ее не останавливало даже то, что она числилась официальной невестой Костика — слесаря из вагоноремонтного депо, такого же длинного и тощего, как и все ее временные ухажеры.