Кстати, об объективности: СССР — одна из немногих стран, где практически не существует так называемых «списков популярности» или «хит-парадов». «Списки» объявлялись, с одной стороны, «необъективными», с другой — «объективно вредными». Мотивация столь суровой оценки: песни Аллы Пугачевой, Антонова, «Машины времени» обычно оказывались на более высоких местах, чем сочинения заслуженных мэтров легкого жанра… Ну и что? Ведь хит-парады отражают не качество произведений — романсы Д. Д. Шостаковича в них никогда бы не попали, — а их популярность у массовой аудитории. Так зачем же засекречивать очевидные вещи и лелеять позавчерашнюю «честь мундира»?

«Списки» чаще всего составляются по письмам читателей и слушателей; они не претендуют на фундаментальность, но достаточно верно отражают вкусы конкретного контингента — скажем, молодежи данной области. Возможны и более строгие хит-парады — основанные на данных о продаже различных наименований пластинок в магазинах. Однако эти материалы по непонятным причинам никогда не предавались огласке. Неужели такой статистики вообще нет? Я хотел бы подчеркнуть, что «списки популярности» — не только рекламная игра «на публику» и развлечение для досужих социологов, но и весьма полезный инструмент изучения спроса и тенденций «культурного потребления», который мог бы здорово помочь работникам Минторга, фирмы «Мелодия», Гостелерадио и т. д.

В мировой эстрадной и рок-практике сложилось и с годами отшлифовалось немало правил и приемов, позволяющих системе «артист — посредники (грамзапись, гастроли, ТВ и т. д.) — потребитель» функционировать с максимальным эффектом. Специализированные журналы и видеоклипы, музыкальные теле- и радиоканалы в режиме «нон-стоп» и институт «продюсеров», «Клубы поклонников» и индустрия музыкальных сувениров… Это и многое другое мы должны изучить и уметь использовать, чтобы привести в цивилизованный вид собственную систему.

Однако ни в коем случае нельзя воспринимать западную модель «шоу-бизнеса» как идеал и образец для слепого подражания. Общеизвестно, что альфа и омега «индустрии развлечений» — это деньги и еще раз деньги. В угоду прибылям тиражируются бездарности, эксплуатируются и калечатся таланты. Чего-чего, а халтуры и дешевки — пусть даже блестяще поданной — нам действительно не надо. Прибыль — прекрасно. Но есть вещи для нас не менее важные: духовные и художественные ценности искусства. А они, к сожалению, не всегда идут в ногу с «кассой». Соединение преимущества социализма — свободы от коммерческой эксплуатации — с демократичным творческим подходом и отсутствием бюрократического диктата — это принцип развития современного советского искусства, и он должен дать удивительные результаты.

Применительно к року это означает, в частности, что экспериментальные, новаторские направления, пусть и не имеющие ощутимого «коммерческого» потенциала, должны всячески поощряться и иметь равные возможности с «кассовыми» — в плане выпуска пластинок, телевещания, гастрольных поездок. И дело здесь не только в утверждении новых эстетических норм и создании атмосферы творческого поиска в популярной музыке. Сейчас, в период очищения и небывалой социальной активности, наша культура, наша страна нуждается в острых, нелицеприятных и максимально достоверных произведениях — а это именно те качества, которые отличают радикальный рок от милой традиционной эстрады. Таким образом, критичные, бескомпромиссные ансамбли, которых до сих пор побаивались и по возможности «зажимали», теперь должны пользоваться режимом наибольшего благоприятствования. Логично, не правда ли? Хотелось бы, чтобы эта несложная логика дошла до людей и организаций, от которых зависит судьба рок-музыки в социуме.

Основания тревожиться по поводу «людей и организаций» есть. Многие из тех, что еще вчера всеми способами громили рок — и не только словесно, — сегодня бодро поют жанру дифирамбы, воркуют о его «перспективности». Не вызывает доверия эта мгновенная «перестройка»: нельзя так вот сразу вдруг понять и возлюбить… Мы имеем дело с мимикрией — а это чревато, как минимум, равнодушием и формализмом. На ключевых для жанрах участках должны находиться люди, знающие эту музыку и болеющие за нее. Кстати, они наверняка будут и более требовательны, нетерпимы к рок-халтуре. Это пожелание касается в первую очередь многочисленных худсоветов (филармонии, ТВ, «Мелодия» и т. д.), которым необходимо обрести специализацию по жанрам, дабы не судить все по смутным меркам усредненной «эстрады». Как самостоятельное и равноправное направление современного искусства, сочетающее музыкальное, поэтическое и сценическое начала на достаточно серьезном уровне, рок требует безукоризненно компетентного подхода. Популярность и социальная ангажированность жанра должны только усиливать чувство ответственности.

…Я не фанатик рока и не требую для него исключительных привилегий. Все высказанные выше предложения базируются на двух элементарных посылках, с которыми вряд ли кто станет спорить. Во-первых, что рок совсем «другой» и его невозможно втиснуть в давно сложившуюся «эстрадно-песенную» систему. Во-вторых, что совершенно запущена — точнее, почти отсутствует — инфраструктура жанра. Таким образом, речь идет не о привилегиях, а о нормальном «приведении в соответствие»: восстановлении справедливости и создании предпосылок для успешного развития.

Рок авторитетен и обладает мощным «правдоискательским» потенциалом. Как подлинная «музыка молодежной инициативы», он может стать важным, в чем-то даже незаменимым фактором социального и культурного обновления. Именно «может» — поскольку пока сделаны лишь первые шаги.

1986

(Публикуется по авторизованной машинописи.)

Московская Рок-лаборатория начала выпускать свой печатный «Бюллетень»; я, как член ее не то худсовета, не то какого-то еще правящего органа, не мог остаться в стороне. Писать нетленку для малотиражного издания мне было лень, поэтому я отделался шуточками.