Я замер.

— Какая еще тетя?

— Ну та, в больнице. Которая тебя отругала. С такими глазами… как у кошки, которая собирается съесть мышку.

Мей Теруми. Я усмехнулся. Хана была поразительно наблюдательной.

— Ну а как же Акико-сан? Она тоже красивая. Ты ей, кажется, нравишься. И ты вот так уезжаешь.

Акико. Давно я ее не видел. Даже как-то некрасиво. Уезжаю, даже ничего не сказав ей. А мы ведь немного сдружились за время работы.

Отвадив эти мысли, я посмотрел на Хану. Этот маленький прокурор в юбке, кажется, решил провести финальный допрос перед моим отъездом.

— Хана, а какая тебе разница?

— Никакой, — она пожала плечами. — Просто… много красивых теть есть. Так что ты там не потеряйся.

Хана встала, подошла ко мне и протянула маленькую, сжатую в кулачок ладошку.

— Вот.

Я разжал ее пальцы. На ладони лежал крошечный, кривовато слепленный из глины оберег в виде кота.

— Это Карупин, — пояснила она. — Он будет тебя оберегать. От злых духов и всяких красивых теть. Мы с Хинатой постарались.

Я взял этот комочек глины. Он был еще теплым от ее руки.

— Спасибо, Хана.

Тетушка Хару, разумеется, отвечала за провиант. Она, кажется, решила, что в Токио наступил тотальный голод, и моя главная миссия — доставить туда гуманитарный груз в виде еды. Так что когда я спустился на первый этаж, тут же был «атакован» разными судочками. Холодильник уже по швам трещал от онигири всех форм и размеров, коробочек с маринованными овощами и кастрюль с горячим мисо-супом.

— Акомуто-кун, ты только не забывай кушать, — причитала она. — В этой столице, небось, одна химия, а не еда. А домашнее — оно и для души полезно.

Тетушка Фуми, напротив, молча проверила, взял ли я аптечку, и затем вручила мне толстый конверт.

— Здесь деньги на первое время.

— Не нужно, тетушка, — покачал головой я и вернул ей конверт. Тетушка Фуми хотела мне что-то сказать, может, и отругать, но я своим взглядом показал, что деньги от них брать не собираюсь. Однако она тоже не сдавалась, так и продолжая сувать мне этот конверт. — Тетушка, поезд у меня завтра с утра. Завтра и возьму.

Она кивнула, и я чуть улыбнулся, надеясь, что в утреннем переполохе она о нем просто забудет.

Вечером, когда предотъездная суматоха немного улеглась, и я сидел в своей уже полупустой комнате, мой телефон завибрировал. Короткое сообщение от абонента, чей номер, кажется, я знал наизусть.

«Изакая. Восемь вечера».

Тайга.

Я уставился на экран. Что еще? Прощальная вечеринка от Тайги? Или он решил лично убедиться, что я действительно уезжаю и не передумал в последний момент? В любом случае, игнорировать приказ главнокомандующего, хоть и бывшего, было чревато. Я вздохнул, натянул джинсы и вышел из дома, сказав тетушкам, что мне нужно прогуляться.

Вечером я стоял перед знакомой занавеской-норэном. Красный бумажный фонарь лениво покачивался на ветру, бросая на землю дрожащие отблески. Из-за занавески доносился приглушенный гомон, пахло жареным мясом и сакэ. Я сделал глубокий вдох и шагнул внутрь.

Тайга уже сидел на том же месте. Перед ним стояла маленькая бутылочка сакэ и керамическая чашечка. Он не смотрел на меня, когда я подошел и сел рядом. Он просто кивнул мастеру, и тот, без лишних слов, поставил передо мной такую же чашку и налил сакэ.

— Профессор, — начал было я.

— Пей, — коротко бросил он, не отрывая взгляда от своей чашки.

Мы выпили молча. Сакэ было теплым, с легким фруктовым послевкусием. Оно приятно обожгло горло и разлилось теплом по телу.

— Токио — это не наша деревня, Херовато, — наконец произнес Тайга, глядя куда-то в пустоту. — Там другие правила. Другие люди.

Он сделал глоток сакэ и посмотрел на меня. Прямо в глаза.

— В университетской клинике Шова работают лучшие. Но лучшие — не всегда значит хорошие. Там каждый второй — гений с раздутым эго. Каждый третий — интриган, который подставит тебе подножку, просто чтобы посмотреть, как ты упадешь. Они будут улыбаться тебе в лицо, а за спиной точить на тебя скальпель.

Он говорил тихо, ровно, но я чувствовал в его словах тяжесть собственного опыта. Ведь не всегда же такой талантливый хирург работал в этом маленьком городке.

— Там будут другие правила, — продолжал Тайга, и его голос стал глуше. — Тебя будут проверять. Провоцировать. Пытаться подставить. Ты для них — выскочка. Чужак, который появился из ниоткуда и занял место, на которое они батрачили годами.

Я молчал, слушая его. Это был не тот Тайга, которого я знал. Не строгий профессор, не язвительный начальник. Это был наставник. Человек, который, видимо, прошел через все это сам и теперь пытался предостеречь меня.