Вот теперь до него дошло. Восторг в его глазах медленно, как угасающий уголек, сменился сначала растерянностью, потом шоком, а затем… чем-то еще. Он открыл рот, закрыл.

— Переводят? — переспросил он, и голос его стал тише. — Куда?

— В Токио. В университетскую клинику Шова.

И тут произошло то, чего я и ожидал. Танака вскинул руки вверх.

— ВАУ! Братец! Это же… это же круто! Это же высшая лига! Я так за тебя рад! — он подскочил ко мне и крепко, по-дружески обнял. — Ты заслужил! Ты им всем там покажешь! Будешь самым крутым!

Он говорил быстро, громко, с энтузиазмом. Но я видел. Я видел, как свет в его глазах, еще секунду назад горевший так ярко, чуть померк, оставив за собой глубокий, стеклянный блеск разочарования. Я чувствовал, как его объятия, обычно крепкие и полные энергии, стали какими-то неуверенными. Он был рад за меня. Искренне рад. Но в то же время ему было невыносимо грустно. Он терял своего единственного друга, своего напарника по несчастью, своего «братца». И эта смесь радости и печали на его лице была настолько трогательной и настоящей, что у меня у самого что-то сжалось в груди.

— Ладно, — сказал я, отстраняясь. — Помоги мне лучше вещи собрать.

— Конечно! — встрепенулся Танака, тут же переключаясь в режим бурной деятельности. — Что у тебя тут?

Вещей у меня, собственно, и не было. Пара старых, зачитанных до дыр учебников по торакальной хирургии, которые я притащил сюда еще в первый день. Запасной халат, который уже давно пора было сдать в стирку. Несколько шариковых ручек (я усмехнулся, вспомнив недавний инцидент). И стопка рисунков от детей из приюта. Я осторожно взял их и положил в свой рюкзак.

— Это все? — удивился Танака, глядя на мой почти пустой шкафчик.

— А что ты хотел? Пентхаус с видом на море? — хмыкнул я.

Мы молча складывали мои немногочисленные пожитки. Атмосфера в ординаторской стала тихой, почти меланхоличной. Танака больше не болтал без умолку. Он просто подавал мне книги, что-то бормоча себе под нос.

И в этот момент дверь с грохотом распахнулась.

На пороге, скрестив руки на груди и с видом триумфатора, стоял Кенджи. На его лице играла такая злорадная ухмылка, что казалось, он только что выиграл в лотерею, а все остальные проиграли последнее.

— А-а-а, — протянул он, медленно входя в комнату. — Собираемся, значит? Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.

Он окинул взглядом мой рюкзак и пустой шкафчик.

— Я же говорил, — продолжил он, обращаясь скорее к Танаке, чем ко мне. — Говорил, что вся эта удача — временное явление. Допрыгался, наш герой. Тайга-сенсей наконец-то прозрел и вышвырнул тебя на помойку, где тебе и место. Что, небось, в дворники теперь пойдешь? Хотя, кому нужен такой неуч.

Танака побагровел от злости и уже открыл рот, чтобы выдать этому утырку все, что он о нем думает, и рассказать правду.

— Да ты!.. — начал было он.

Но я остановил его, положив руку ему на плечо. Затем я повернулся к Кенджи и улыбнулся. Спокойно, легко, без тени злости.

— Да, Кенджи, — сказал я. — Ты прав. Уволили меня. Допрыгался.

Кенджи на секунду опешил от моего спокойствия, но потом его лицо снова расплылось в самодовольной ухмылке, словно ему только что объявили, что теперь он тут главврач.

— Ха! Я так и знал! — он победоносно фыркнул. — Ну, бывай, Херовато.

Он развернулся и, насвистывая какой-то веселый мотивчик, вышел из ординаторской, оставив за собой шлейф чистого, незамутненного триумфа.

Танака смотрел то на закрывшуюся дверь, то на меня, и на лице его было написано полное недоумение.

— Но… но почему? — прошептал он. — Почему ты не сказал ему?

Я застегнул молнию на рюкзаке и закинул его на плечо.

— А зачем, Танака? — я посмотрел на него. — Зачем тратить на него слова? Пусть порадуется. Это, возможно, самое яркое событие в его жизни за последние несколько лет. Не будем лишать его этого маленького счастья. У него и так их не много.

Рюкзак, набитый моим скудным скарбом, казался непривычно тяжелым, словно я нёс в нем не только пару зачитанных до дыр учебников, но еще и все свои мысли и чувства. Я шел по тихим улочкам работающего городка, и каждый шаг отдавался в голове гулким эхом. Ноги несли меня домой на автопилоте.

Итак, что мы имеем в сухом остатке? Меня уволили. Точнее, не уволили, а произвели в высший эшелон. И все это благодаря пламенной речи о врачебной этике, произнесенной перед человеком, который, судя по всему, немного мазохист. Логика? Видимо, ее здесь не было с самого начала. Ведь будь все это в реальности, летел бы из больницы вперед ногами.