Чуть дальше они увидели кафе — столики на тротуаре, стулья сложены, зонтики закрыты — явно не работает зимой. Тем не менее Барбара постучала в дверь и заглянула внутрь сквозь стекло, будто надеялась, что им откроют специально.

— Проклятье, — пробормотала она. — Всё здесь закрыто.

— Может, вернёмся в офицерскую и закончим день?

— Дай ещё десять минут.

Они пошли по мосту в старый город. Под ними проплыла ржавая пустая баржа. Большая рыночная площадь была окружена старыми высокими, кривыми домами, прижавшимися друг к другу, как в сказке братьев Гримм, увенчанными башенками, каменными вазами, флюгерами и золотыми шарами. За ними возвышалась башня собора. В центре площади стояли армейские грузовики, вокруг курили солдаты, а неподалёку стояла кучка детей. Один из солдат засвистел, когда мимо прошли женщины, и Барбара, повернувшись, послала ему воздушный поцелуй. Они свернули в переулок. Кэй оглянулась на площадь — ей казалось, что именно там и стоило искать бар, а не идти туда, куда вела Барбара.

Она остановилась.

— Что-то не так? — спросила Барбара.

— Просто мне кажется, что мы зря теряем время.

Справа от них высились массивные деревянные двери с надписью Seminarium Archiepiscopale — «Архиепископская семинария», выцветшей золотой краской над притолокой. Слева — узкий переулок.

— Давай попробуем туда — сказала Барбара — у меня хорошее предчувствие.

Кэй с сомнением всмотрелась в темноту переулка:

— Правда? Не думаю, что там что-то есть.

— Дай ещё один шанс, ладно?

Улица была узкая, извилистая, средневековая, словно туннель, зажатая между ветхими зданиями из красного кирпича и обвалившегося камня. В конце — совершенно неожиданно — оказался собор. Кэй показалось, что она слышит шаги за спиной. Она оглянулась. Барбара собиралась что-то сказать, но Кэй подняла руку, призывая к тишине. Она остановилась и прислушалась. Однако тишина только тянулась, и Кэй решила, что ей, вероятно, показалось.

Барбара усмехнулась:

— Неужели ты думаешь, что за нами следят, дорогая? Как захватывающе!

— Я не уверена, — призналась Кэй, чувствуя себя немного глупо. — Нас ведь предупреждали быть осторожными. Немцы ушли совсем недавно, а мы бросаемся в глаза.

Барбара ещё несколько секунд с интересом разглядывала её, затем покачала головой и пошла дальше.

— Куда ты идёшь? — спросила Кэй, догоняя её.

— Раз уж мы здесь, можем и заглянуть внутрь.

Первая дверь была заперта, но чуть дальше ручка второй поддалась, и дверь открылась с лязгом, который эхом отозвался в пустом помещении. Они оказались на пороге огромного нефа — с колоннами, сводами, тихого, прохладного, пропахшего ладаном — словно в ином мире. Даже Барбара, казалось, была на мгновение впечатлена.

— Ну, выпивки здесь точно не найти, — сказала она.

Кэй рассмеялась и сделала несколько шагов по проходу в сторону алтаря. Её шаги отдавались эхом по отполированному каменному полу. По привычке она опустилась на одно колено и перекрестилась. Окинув взглядом статуи святых, она вдруг вспомнила: был ведь такой — святой Румбольд из Мехелена. Ирландец, кажется... наверное, поэтому сёстры так его почитали. Как странно — встретить его здесь!

Возле двери, на столике под иконой, мерцали огарки свечей. Поддавшись внезапному порыву, она подошла и зажгла одну. Возможно, она бы даже встала на колени и помолилась, если бы не чувствовала на себе скептический взгляд Барбары, стоявшей со скрещёнными на груди руками.

— Ты молишься за него, да?

— Нет, конечно! — Но тут же с досадой поняла, что именно это и собиралась сделать. — Хотя ты права, хватит благочестия.

Они вышли обратно в сгущающиеся сумерки. На углу переулка загорелся старинный фонарь. И вдруг — нечто странное.

Когда они повернули обратно, послышался топот бегущих ног, и из-за угла выскочила женщина с батоном хлеба в руках. Она пронеслась мимо них, расталкивая, с выражением ужаса на лице. В следующую секунду донёсся грохот множества ног — и в переулок ворвался целый поток людей — не меньше двух десятков, в основном мужчины, но были и женщины с детьми в хвосте. Женщинам пришлось прижаться в дверной проём, чтобы их не снесли. Толпа скрылась за поворотом так же внезапно, как появилась.

Кэй посмотрела на Барбару:

— Что это было?

— Бог его знает. Похоже, они хотели её убить.

— Может, она украла хлеб.

Они молча смотрели туда, куда скрылась толпа.

— Нам стоит проверить, — сказала Кэй.

Теперь уже Барбара колебалась:

— Это ведь не совсем наше дело, правда?

— Нет, но… — Кэй помолчала. — Мы же должны хотя бы убедиться, что её не убивают, разве нет?

— Пожалуй.

Они пошли обратно по переулку, мимо дверей собора, обогнули его массивные стены и вышли на открытую площадь — мощёную по краям, с травой и деревьями в центре. Под деревьями собралась толпа. Люди стояли кругом, словно наблюдали за чем-то. Всё больше зевак подходили с прилегающих улиц. Инстинкт подсказывал Кэй держаться подальше; любопытство подталкивало вперёд. Барбара схватила её за рукав:

— Не ввязывайся.

Но всё равно они пошли — через газон, пробиваясь сквозь стену чужих спин, пока не добрались до центра.

Женщина стояла на коленях. Её пальто было стянуто до пояса, прижимая руки к телу. Впрочем, она и не сопротивлялась. Руки безвольно свисали, глаза были закрыты, выражение лица — смиренное. Позади стоял мужчина с огромными ножницами, хватал волосы пучками и отрезал их. Работал быстро, грубо, как будто стриг овцу. Батон хлеба валялся в грязи рядом. Каждый раз, когда он тянул волосы, голова женщины откидывалась назад. Толпа молчала.