Шрифт:
Их никогда не было много, а осталось еще меньше — тех, кто готов был тайком пробираться сюда по темным, заваленным мусором улицам, чтобы, переодевшись из корпоративной формы в стилизованные вечерние платья и костюмы, провести несколько часов в обществе себе подобных. А потом так же закоулками, рискуя жизнью и свободой, возвращаться домой.
В гардеробе Виктор избавился от тяжелого плаща, сменил высокие ботинки с толстой подошвой на лакированную пару, оправил фрак и бабочку.
— Приятного вечера, сэр, — Флестрин открыл перед Виктором дверь в следующее помещение. — Обратите внимание, нам привезли мартини.
Виктор благодарно кивнул и вошел внутрь.
Полумрак, столики, покрытые бордового цвета скатертями с золотистой бахромой. Свечи в больших тяжелых подсвечниках, на стенах — репродукции классической живописи. В воздухе ароматы духов, одеколона, пряностей (не иначе как сегодня еще и горячий глинтвейн!) и трубочного табака.
Посетителей сегодня много — человек сорок, не меньше. Лица все больше знакомые. Кто-то, как, например, вон те двое «коллег» по буклегерскому промыслу, кланяется издали, кто-то подходит поздороваться.
Вот и Искандер, второй совладелец и распорядитель заведения: плотный круглолицый мужчина с подвижным, но временами очень цепким взглядом. На лице у него читаются и недоумение, и беспокойство. А раз так, значит, он считает возможным, чтобы это все видели. Долгие годы в театре хорошо научили его показывать только то, что он сам считал нужным. Когда-то в той, прошлой жизни он был недурственным актером. Теперь же он секретарь в суде. «Жду того дня, когда буду секретарствовать на собственном процессе», — говаривает он полушутя.
Искандер поглядывает на часы. Четверть одиннадцатого. На помосте в противоположном от входа конце зала стоят, переминаясь, готовые начать музыканты, но у микрофонной стойки никого.
Пожав плечами, распорядитель нехотя подал знак, и ансамбль заиграл нечто джазоподобное — популярную среди здешней публики песню «Однажды солнечным днем».
Заказав у официанта мартини… — нет, пожалуй, принесите все же глинтвейн, — Виктор уселся на свое привычное место недалеко от сцены.
Неуютно. Не хочется думать, что с Принцессой что-то случилось.
Кларнетист уже доигрывал длинное вступительное соло, когда у входа началось движение. Сбросив респиратор и плащ на руки подоспевшему Искандеру, Наталия — как была, в корпоративной форме, — взлетела на помост и с ходу запела.
Каждый год в тот же день, в тот же час Пью бокал со словами «за нас» И с пустой надеждой разглядеть пытаюсь твой силуэт, Но всегда вокруг чужие голоса, и дым, и тусклый свет…Что-то заставило Виктора обернуться, и он увидел в тени у дальней стены Антона, давнего своего приятеля. Чертово привидение, мог бы и поздороваться подойти. Надо их с Принцессой познакомить.
Но верю: судьбе вопреки Обещанье ты сдержишь свое. Ты сказал мне, прощаясь: «Мы встретимся вновь — Однажды солнечным днем».Кто и когда это написал? — Звучит как стилизация под военные песни начала-середины двадцатого века, а две последние строки припева и вовсе цитата из Веры Линн… Интересно, кто-нибудь здесь помнит еще Веру Линн?
Голос Наталии мало-помалу заслонил посторонние мысли. Простая и незамысловатая песня о человеческой потере, но от нее такой мороз по коже… Что ей довелось пережить за свою недолгую жизнь?
На последнем куплете к голосу Наталии присоединились несколько голосов из зала.
Я верить хочу, что ты жив, Что все эти годы — лишь сон, И судьбе вопреки мы встретимся вновь Однажды солнечным днем.Наталия допела с видимым облегчением. В зале зааплодировали, но без глупых выкриков: в среде экзилитов добродетелью почиталась сдержанность.
Внезапно у микрофона возник Искандер.
— Браво! Брависсимо, Принцесса, браво, друзья-музыканты! К сожалению, у меня есть пренеприятнейшее известие. Только что мне передали, что Служба общего контроля перенесла комендантский час с завтра на сегодня. Официально он вступает в силу сразу после полуночи, но мы все знаем, какого рвения преисполнены наши стражи порядка. Поэтому, к величайшему сожалению, наш вечер придется прервать. Всем, кто желает попасть сегодня домой, рекомендую отправиться как можно скорее. С теми же, кто предпочтет остаться, мы с этого момента… ну, допустим, празднуем ее, — он указал на одну из официанток, — день рождения.
В зале загорелся свет. На несколько секунд громыхнула — да так, что затряслись полы и зазвенела посуда, — какая-то третьесортная танцевальная музыка. Ее, к счастью, быстро выключили. Со столиков и стульев исчезли скатерти и драпировка, и сразу стало видно, что это самая дешевая пластиковая мебель, к тому же порядком побитая жизнью. Стеклянная посуда тоже исчезла, вместо нее появились одноразовые стаканы и тарелки. Рамы с картинами отвернули лицом к стене, а на их задниках засияли трехцветные агитплакаты, славившие Нортэмперию и проклинавшие ее врагов, внешних и внутренних.