В тот момент я совершенно не представлял, в каком положении находится дядя. С некоторых пор он вел себя странно. Но мне и в голову не могло прийти, что жить ему оставалось всего несколько месяцев.

— Почему ты непременно хочешь, чтобы я это увидел? — спросил я.

— Тебе из Нью-Йорка добираться всего час…

— Но, дядя Сол, не в том же дело. Я не понимаю, почему ты придаешь этому такое значение.

— Пожалуйста, съезди, и все.

Я никогда и ни в чем не мог ему отказать — и согласился.

Дядя Сол все предусмотрел: у въезда на парковку стадиона меня ждал почетный караул в лице самого ректора университета.

— Для нас большая честь принимать вас, мистер Гольдман, — сказал он. — Не знал, что Сол — ваш дядя. Не беспокойтесь, дядя просил вас подождать, и мы подождали.

Он торжественно двинулся вперед, и мы подошли ко входу на стадион, к бетонной стене которого были привинчены стальные буквы, возвещающие славу его:

Двое рабочих в строительной люльке, подвешенной на выдвижной стреле, аккуратно отвинчивали каждую букву, и она с металлическим грохотом падала на землю.

Потом рабочие стали крепить на оголенную стену световую вывеску с названием какой-то фирмы-производителя куриных шницелей, которая взялась спонсировать стадион ближайшие десять лет.

— Ну вот, — сказал ректор. — Поблагодарите еще раз вашего дядю от имени университета, это было очень великодушно с его стороны.

— Непременно.

Ректор собирался уходить, но я задержал его. Мне не давал покоя один вопрос.

— Зачем он это делал?

Тот обернулся:

— Делал что?

— Зачем дядя десять лет давал деньги на стадион?

— Он щедрый человек.

— Нет, здесь что-то другое. Да, он щедрый, но так себя выпячивать не в его правилах.

Ректор пожал плечами:

— Понятия не имею. Это у него надо спрашивать.

— А сколько он заплатил?

— Это конфиденциальная информация, мистер Гольдман.

— Ладно, скажите уж…

Поколебавшись, он ответил:

— Шесть миллионов долларов.

Я не поверил своим ушам:

— Дядя отвалил шесть миллионов долларов за то, чтобы его имя десять лет висело на стадионе?

— Да. Разумеется, его имя будет значиться на стене крупных спонсоров у входа в административное здание. Кроме того, он будет бесплатно получать университетскую газету.

Я постоял с минуту, глядя на вывеску с улыбающимся цыпленком, которую только что установили на фасаде стадиона. Конечно, дядя в то время был сравнительно богат, но я не понимал, как он мог подарить университету шесть миллионов долларов, разве что у него существовал какой-то неведомый мне источник доходов. Откуда он взял такие деньги?

Вернувшись на парковку, я позвонил ему:

— Ну вот, дядя Сол, дело сделано.

— И как прошло?

— Отвинтили буквы и повесили вместо них рекламу.

— Кто теперь будет спонсировать стадион?

— Какой-то производитель куриных шницелей.

Я услышал, что он улыбается.

— Вот куда заводит эго, Маркус. Сегодня твое имя красуется на стадионе, а завтра тебя стирают с лица земли ради куры в панировке.

— Никто тебя с лица земли не стирал, дядя Сол. Это всего лишь металлические буквы, привинченные к бетону.

— Ты у меня мудрец, племянник. Едешь обратно в Нью-Йорк?

— Да.

— Спасибо, что сделал это, Маркус. Для меня это было важно.

Я долго стоял в задумчивости. Десять лет назад дядя, который теперь работал в супермаркете, заплатил шесть миллионов долларов за то, чтобы украсить своим именем стадион. Я не сомневался, что даже тогда у него не было на это средств. Именно столько запросили Кларки за свой дом в Хэмптонах, и он не смог его купить. Откуда же спустя четыре года у него взялась такая сумма? Где он раздобыл эти деньги?

Я сел в машину и уехал. Больше я никогда не бывал в Мэдисоне.

Тринадцать лет прошло с тех пор, как мы поступили в университет. Случилось это в 1998 году, и тогда название «Мэдисон» звучало для меня как синоним славы. Я сдержал слово, данное Александре, и не поехал туда учиться; выбрал я филологический факультет маленького университета в Массачусетсе. Но Гиллелю и Вуди хватило ума ничего не обещать, и они не устояли перед соблазном создать новую Банду Гольдманов, уже с Александрой. Патрик Невилл, с которым они постоянно общались после наших каникул в Хэмптонах, поддерживал их намерения.