— Но ты все равно провел следствие.

Макс искоса взглянул на меня:

— Разумеется.

С этим все.

— Верена? — спросил я с сомнением в голосе.

— Вот ее перемещения в тот день. Забежала к парикмахерше. Зашла еще в два места по поручению матери, потом вернулась домой, и они с подружками испекли торт.

— К тому же она слишком хрупкая.

— Никогда не знаешь наверняка.

Я подумал об Аннелизе. Где была Аннелизе в апреле 1985-го? В колыбели. Новорожденное дитя. Убедительное алиби.

Но таково ли оно для Макса?

— Вернер? Вот, — воскликнул Макс, выдвигая картотечный ящик. — Гюнтер? Извольте. Бригитта? Конечно, и она тут. Ханнес? У Ханнеса даже был превосходный мотив. С тех пор как Курт перебрался в Инсбрук, они перестали друг с другом разговаривать. Но и Ханнеса пришлось отбросить. Он весь день был в отъезде, по работе. Здесь все записано; если хочешь, читай, милости прошу. Потом я провел следствие по Мауро Тоньону. Отцу Эви и Маркуса.

— Ты его выследил?

— Естественно, — ответил Макс так, будто это была самая очевидная в мире вещь. — Говнюк из говнюков, если хочешь знать мое мнение. И не только мое. У него полно судимостей. На его визитке было пропечатано: «коммивояжер», но ничего подобного. Тоньон был мошенником, шулером и забиякой. Особенно с женщинами распускал руки. И тут ему повезло.

— В каком смысле?

— В восемьдесят пятом он сидел. За покушение на убийство. Одной из тех бедняжек, которых он соблазнял, а после издевался над ними в свое удовольствие.

— Сукин сын.

— Еще мягко сказано.

Из кармана рубашки Макс извлек телеграмму. Ту самую, которую мне показала Верена.

Geht nicht dorthin!

Не спускайтесь вниз!

Я не забыл эти слова, как не забыл и имя того, кто ее отправил.

— Кто этот Оскар Грюнвальд?

— Я был знаком с Оскаром Грюнвальдом. Мы пересекались пару раз, когда я отвозил Маркуса в Инсбрук повидаться с сестрой. Человек одинокий, замкнутый. Эви очень хорошо к нему относилась. Мне он казался немного тронутым. Эви его представила как крупного ученого, но я потом обнаружил, что все совсем не так. Его выгнали из университета, и он перебивался как мог. Мыл посуду, нанимался страховым агентом, работал садовником, проводником. Он был геологом по специальности, но имел и второй диплом. Палеонтолога.

— Изучал ископаемые, — проговорил я, вспомнив Йоди.

И Блеттербах.

— Ты тоже уловил связь?

— Блеттербах — огромное собрание ископаемых под открытым небом.

— То же самое подумал я.

— За что его выгнали из университета?

— Распри в академических кругах, скажем так. Я потратил много сил, чтобы прояснить это. Университет Инсбрука не очень-то склонен допускать кого-либо в свои внутренние дела. К тому же, кроме телеграммы, у меня и не было ничего.

— Что говорил по этому поводу капитан Альфьери?

— Альфьери не знал о телеграмме.

— Как это возможно?

— Телеграмма могла стать свидетельством обвинения или защиты, в зависимости от того, как на нее посмотреть. Может, это вообще совпадение. И ничего не значит.

— Неправда, — горячо возразил я. — Мне дело представляется очевидным. Грюнвальд знал, что кто-то собирается убить ребят на Блеттербахе, и попытался их предостеречь. Он ясно выразился: «Geht nicht dorthin!» Не спускайтесь вниз!

Макс и бровью не повел.

— Или это могло означать угрозу. Не спускайтесь вниз, или вам несдобровать. Ты об этом не подумал?

— Так или иначе, достаточно оснований для следствия, ты не находишь? Возможно, карабинеры…

Макс сжал кулаки.

— Никто не был заинтересован в том, чтобы найти убийцу моих друзей. Это было ясно с самого начала. В те годы рвались бомбы в наших краях. У карабинеров было забот полон рот. Если бы я принес телеграмму Альфьери и рассказал ему о Грюнвальде, я бы попусту потратил время. Только один человек мог найти убийцу. Я сам. Телеграмма — напоминание мне. Мой приговор. Ведь если бы я не забыл о ней, не сунул в карман, а обратил на нее внимание, я бы мог их спасти.

— Это и мучит тебя, правда?

— Еще бы. В моих глазах эта телеграмма делает меня виновным в неоказании помощи. А значит, сообщником убийцы.

— Макс, это идиотизм.

— Я искал Грюнвальда. Искал его всюду. Потратил кучу денег. Но ничего не обнаружил. Он исчез. Телеграмма — последнее доказательство того, что он вообще существовал.

— Человек не может просто так исчезнуть. Должны же у него быть друзья, знакомые, кто-нибудь.

— Я напоролся на человека, самого одинокого в целом свете, Сэлинджер. Более одинокого, чем я, — прошептал он. — Мне по крайней мере три призрака составляют компанию.