Шрифт:
— Как вы знаете, я не более чем гость в Зибенхохе. После ужасного несчастья…
— Мне известны подробности. Жаль, что вам пришлось пережить такую трагедию. Надеюсь, вы не страдаете от последствий.
— Вначале было тяжело, но сейчас мне много лучше. Настолько лучше, что я начинаю смертельно скучать.
Манфред едва не захлебнулся минеральной водой. Раскатистый хохот смел патину элегантности, обнажив истинную его натуру, какой она была до того, как этот человек разбогател.
Уроженец гор с большими амбициями.
— В самом деле, — сказал он, вернувшись к обычной сдержанности, — Зибенхох — это вам не Нью-Йорк.
— Но Зибенхох — тихое место, какое мне и требовалось. А еще, — добавил я, разыгрывая смущение, какого вовсе не испытывал, — здесь я нашел свое… призвание.
— Писательство?
— Я всегда полагал, что писатели — серьезные люди, господин Каголь. Зубрилы, первые ученики с тысячей дипломов. Но вот однажды я проснулся и сказал себе: почему бы не написать книгу об этом месте? О его мифах, о легендах. Биографию Зибенхоха.
— Биографию Зибенхоха? Не хотелось бы разочаровывать вас, господин Сэлинджер, но уже имеется много книг, повествующих о нашем регионе. Не хочу показаться нескромным, но некоторые были изданы за счет моего фонда.
Я ожидал возражений такого рода.
— Я прочел их все, господин Каголь. От первой до последней. Но ни в одной из них это место не описывается как живой человек. Который здесь родился, провел детство, вырос.
— Причудливый у вас проект.
— Разве не по этой причине вы станете читать мою книгу? Из любопытства.
Манфред поднял бокал.
— Прекрасная мысль. Но не понимаю, чем я могу вам помочь. Вы хотите, чтобы я финансировал публикацию?
— Нет, я пока не ищу издателя. Не следует ставить телегу перед лошадью, как говаривала моя мутти. Сначала я напишу книгу, а уж потом стану ее продавать.
— Похвальная философия. Но я все еще не понимаю…
— Люди говорят, что вы спасли Зибенхох от медленной и мучительной смерти.
— Люди преувеличивают.
— А я думаю, вы обладаете исключительной интуицией. Я имею в виду не только Туристический центр. Вы поддерживаете традиции Зибенхоха. Вот что интересует меня.
Глаза Манфреда заблестели.
Попался и увяз.
Он подхватил с горячностью:
— Чем был бы Зибенхох без традиций, господин Сэлинджер?
— Деревней для туристов, каких много. С Блеттербахом вместо пляжей. С аниматорами, одетыми по-тирольски, и пением на фуникулерах. Вот вы — Krampusmeister. Мне бы хотелось начать книгу с человека, который шьет наряды для дьявола.
— Человек, который шьет наряды для дьявола. Мне нравится. Можно, я буду называть вас Джереми?
— Как угодно, но все зовут меня Сэлинджер. Кроме моей матери и Вернера.
— Так тому и быть. Идемте со мной, Сэлинджер.
Он повел меня по крутой лестнице в подвал. Там сильно пахло мастикой. Когда Манфред включил свет, я все понял.
В изумлении улыбнулся:
— Здесь рождается волшебство?
— Здесь — ателье дьявола, если перефразировать ваши слова, Сэлинджер.
Огромное помещение, наверное, занимало целый этаж. Почетное место в этом пространстве, было отведено гигантскому столу, на котором были грудами навалены маски и костюмы чертей и стояли самые разные швейные машинки.
Вдоль стен этой колоссальной кладовой высились полки, шкафы и антресоли, битком набитые всякой всячиной.
— Поразительно.
— Я стараюсь использовать традиционные материалы. Как видите, здесь все краски натуральные. Например, синяя — из железа. Ртуть. Серебро. Ничего такого, чего нельзя найти в округе.
— Даже вот это?
Я указал на шкатулку, полную раковин.
— Давайте я покажу вам одно из моих сокровищ.
Он вытащил из шкафа книгу. По виду старинную. Я заметил, что каждая страница забрана в целлофан.
— Что это?
— Записи одного школьного учителя. Относятся к тысяча восемьсот семьдесят четвертому году. Кайзер направил его в Зибенхох. Австро-Венгерская империя пеклась об образовании своих подданных. Габсбурги мечтали воздвигнуть просвещенную монархию, где все научатся грамоте и государственный механизм будет доведен до совершенства. Герр Вегер прожил здесь пятьдесят лет. Женился на местной девушке, а позади церкви вы можете найти его могилу под простым железным крестом, как он и отписал в своем завещании.