Шрифт:
– Видишь, так лучше, – произнес голос. Ногти прошлись по его руке, пощекотав ладонь.
Муста покрылся гусиной кожей.
– Пожалуйста, не делайте мне больно! – заскулил он.
– Дыши. И все. Не говори.
Вдох, выдох.
Вдох, выдох.
– Мне жаль, что так вышло, Муста, – сказал голос. – Я тебя не ждала.
Вдох.
Выдох.
– Ты знаешь, кто я?
Муста покачал головой.
Вдох.
Выдох…
Внезапно ногти до крови вонзились в кожу. Муста закричал от боли.
– Подумай хорошенько. Я знаю, что ты меня видел.
– Нет!
Еще один щипок. На этот раз Мусте показалось, что ногти впились до костей. Дыхание сбилось. Он боролся со скрутившимися легкими, пока они снова не пропустили в себя немного воздуха.
– Клянусь! Нет! Пожалуйста…
– Ну а я тебя видела.
Ногти постучали по шлему и скользнули под подбородок. Сколько Муста ни крутил головой, сбросить их ему не удавалось. Подушечка пальца нажала ему под кадык, и он тут же почувствовал, как сомкнулась трахея. Он не знал, как женщина добилась этого легким прикосновением, но воздух больше не поступал. Муста беспомощно забился, как в эпилептическом припадке. Звуки стали текучими, а тело невесомым. В памяти вспорхнуло полувоспоминание-полумираж.
В тот день они с Фаридом решили промочить горло в просторном дворе бывшей скотобойни в квартале Тестаччо, где теперь пооткрывались десятки баров и ресторанов.
Захватив с собой полиэтиленовый пакет с бутылками, они устроились на лужайке, но посреди попойки Фарид вдруг поднялся.
«Подожди тут, я отойду поссать», – сказал он и исчез за деревьями.
Проводив его взглядом, полупьяный Муста заметил, как тот выходит через главный вход. Это показалось ему странным, и он последовал за ним – скорее чтобы побесить друга, чем из любопытства. Выйдя на улицу, он увидел, что Фарид склонился к окну черного «хаммера». Муста обожал эти тачки и надеялся, что однажды разбогатеет достаточно, чтобы купить такую же. Его бы и подержанная устроила. Три тонны металла и триста лошадей под капотом: от такого у кого хочешь встанет. Он представлял, как вдавит педаль газа в пол и погонит по улицам под бухающие в колонках песни Эминема или Питбуля, – наверное, это все равно что разогнаться на танке. Потом он тормознет на светофоре и прожжет огненным взглядом девушку в стоящей рядом малолитражке, а та бросит свою колымагу на обочине и укатит к Динозаврам вместе с ним. Но тем вечером вволю помечтать Мусте не удалось: Фарид поднял голову и увидел его, а «хаммер» с ревом унесся прочь. Прежде чем уехать, женщина за рулем обернулась и взглянула на Мусту. Необыкновенно белый овал ее лица был неразличим, но глаза блеснули в свете фонаря, как осколки металла. Он почувствовал, как они ввинчиваются ему в мозг, читая все мысли – и хорошие, и плохие. Как ни странно, у него сложилось отчетливое впечатление, что, если бы женщине что-то не понравилось, она бы направила свой танк прямо на него и раздавила, как таракана. Ни жалости, ни угрызений совести.
А потом вернулся Фарид.
«Кто это такая?» – спросил Муста.
«Никто, дорогу спрашивала», – ответил его друг. Муста понял, что Фарид темнит, но слишком нализался, чтобы волноваться. Они вернулись к выпивке и больше не упоминали о случившемся.
Собравшись с последними силами, Муста лихорадочно закивал. Женщина убрала палец, и его горло снова раскрылось. Воздух. Благословенный воздух.
– Вспомнил, – утвердительно произнес голос.
– Ты та женщина из «хаммера», – торопливо сказал Муста. – Это ты заплатила за видеоролик.
«И убила всех этих людей в поезде», – добавил он про себя, не осмелившись произнести вслух.
– Кому ты рассказывал о видеоролике?
– Никому.
– Даже брату? Не вынуждай меня спрашивать у него.
– Нет. Я никогда ему ничего не говорю.
– Здесь, рядом с твоим ухом, есть дырочка. – Женщина постучала по шлему. – Я могу насыпать туда все, что захочу. Представь, каково будет дышать в шлеме, полном песка. Или насекомых.
– Нет, пожалуйста! – залепетал Мусто. – Я ему не говорил. Клянусь!
Голос молчал. Через шлем Муста слышал спокойное дыхание. Так следовало дышать ему самому.
Вдох.
Выдох.
По руке скользнуло что-то ледяное – уже не ногти, а лезвие ножа.
– Клянусь, – повторил Муста. Он почувствовал, что задыхается, и снова сосредоточился на дыхании.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Пахло пoтом и кровью. Голос больше не говорил.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
«Если она учует мой страх, она меня убьет, – подумал Муста. – Как волчица».
Вдох.
Выдох.
Лезвие остановилось на его запястье.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
Кончик ножа вдавился в кожу. Выступила капелька крови.
Вдох. Выдох. Вдох… Вы…
Что-то сдавило и дернуло запястье.
«Она перерезала мне вены», – подумал Муста. Но когда он сжал мускулы, рука двинулась и отделилась от колонны: женщина перерезала только скотч.
Нож спустился вдоль его тела, окончательно освободив его от пут. Терпеть дальше было невыносимо. Муста сжал шлем и с закрытыми глазами сорвал его с головы.
– Посмотри на меня, – сказала женщина.
– Нет. Не хочу. – Зубы Мусты стучали от ужаса. – Если я тебя не увижу, тебе не придется меня убивать.
Голос приблизился к его уху. Снова ощутив аромат апельсинов, Муста понял, что он исходит от женщины.
– Если ты сейчас же не откроешь глаза, я отрежу тебе веки, – прошептал голос. – Это очень больно.
Муста сдался и открыл глаза, но на секунду решил, что уснул и видит кошмар: белесое, лишенное черт лицо с бесцветными глазами, глядящими на него с расстояния метра, не было человеческим. Оно могло принадлежать только ожившему манекену.