Она вернулась с огнями города в глазах.

– Там чувствуешь себя в Европе, – сказала она.

Они остановились поужинать в Навильи. Как я поняла из короткого рассказа, ей это показалось чем-то вроде экскурсии. Она так и сияла после двух дней, проведенных с отцом.

– Настоящий шницель – это совсем не то, что ты готовишь, – объявила она, утешительно положив руку мне на плечо.

Когда она сообщила дедушке, что зачислена, тот открыл ей банковский счет на тысячу евро. «С каждой пенсии буду добавлять по пятьдесят или сто», – пообещал он.

Он никак не мог поверить, что она сможет снимать деньги прямо там, в такой дали. А еще ему казалось загадкой то, что она собиралась изучать: международные науки и европейские институты. Хотя он и слышал, с каким возмущением она комментировала новости по телевизору.

Мой отец гордился своей единственной внучкой, занявшей тридцать вторую строчку среди более четырех сотен абитуриентов. Впрочем, она всегда нас удивляла, с самого рождения. Помню, как мы недоумевали из-за ее цвета волос: почти рыжие, у нас в роду ни у кого таких не было.

Я тоже гордилась баллом Аманды за вступительные тесты. И скрывала от самой себя полунадежду, что она не сдаст. Где-то глубоко под землей, в норе таилась маленькая змея, мечтавшая удержать дочь при себе.

Я купила Аманде новые простыни и полотенца, пижамы и прочее необходимое, о чем молодые девушки и не вспомнят. За несколько дней я научила ее загружать стиральную машину, сушить темные вещи в тени. Ей предстояло познавать мир, который мне не довелось познать.

Я провожала ее на поезд, чемоданы были тяжелые.

– Хотя бы простыни можно было купить в Милане? – возмущалась она.

Но простыни ничего не весили по сравнению с банками соуса. Ей должно хватить на несколько месяцев: я специально приготовила по рецепту для долгого хранения. Все эти лишние, казалось бы, действия были необходимы, чтобы убедить себя в том, что она выживет без меня.

Лифт был сломан. Пока поднимались по слабо освещенной лестнице подъезда, обе вспотели. Открывшая дверь девушка смерила Аманду взглядом и указала на ее комнату.

– Потом зайдешь подпишешь договор, – сказала она.

Других соседок мы не встретили. Комната обставлена дешевой мебелью, по углам комки пыли. Аманду это, кажется, не смутило. Меня она долго задерживать не собиралась: я только помогла ей разложить вещи в шкафу.

– Зайду в туалет, – сказала я, прежде чем вызвать такси.

Я сидела на унитазе и разглядывала грязный кафель на полу. На самом деле грязи не было, просто плитка очень старая. В ванной клеенчатая шторка со слонами, на двери график уборки. Знак вопроса в таблице так и ждал, когда его сменит Аманда.

Миланское «Таксиблу» отвезло меня обратно на вокзал. Я крепко обняла Аманду на прощание. «Позвони, как доберешься», – сказала она, выскальзывая из объятий.

Впервые в жизни она просила об этом меня, а не я ее.

Полтора года спустя моя дочь села в один из последних поездов. Позднее выехать из Милана не вышло бы, как и из любого другого итальянского города. В новостях в прямом эфире люди бежали по эскалаторам, стекались на платформы. Я высматривала, не мелькнет ли среди них ее огненно-рыжая голова. Аманда тем временем говорила со мной по телефону. Может, в этот удастся сесть… Я представляла, как она пробирается сквозь толпу, такая крошечная, с чемоданом. Все возвращались на юг.

Поезд Аманды прибыл в десять вечера с двухчасовым опозданием. Казалось, ее сумки никогда не кончатся, парень из вагона подавал ей одну за другой. Он вышел выкурить полсигареты, прежде чем поезд повезет его дальше.

Я по привычке подошла к ней помочь, но Аманда жестом остановила меня: «Не надо, это может быть опасно».

В машине Аманда включила радио и откинулась на сиденье, голова покачивалась так, будто она спит. Она слишком устала, чтобы говорить; как минимум – чтобы говорить.

– Зачем ты тащила всю эту тяжесть? – спросила я. – Это же вопрос нескольких недель, чрезвычайную ситуацию отменят, университеты снова откроются.

– Тебе откуда знать? Такое не предскажешь.

Она рассеянно посмотрела на ворота при въезде в поселок, их украшала статуя святого покровителя в нише.

Дома я включила духовку, хотела разогреть ей пасту, но Аманда выключила: «Завтра съем».

Она взяла рюкзак и пошла к себе в комнату, остальные вещи остались в гостиной. Больше я ее не слышала: из-за двери не доносилось ни звука.