— Хорошо, — кивнул Хайбула, стараясь говорить ровно. — Подождем Ивана с вами. Можно?

Старший из троих молча кивнул, жестом приглашая к неяркому костру, над которым уже подрагивали струйки пара от висящих котелков. Все, кроме одного, который бесшумно растворился в тумане, уселись у огня. Завтрак начался под гнетущим молчание.

Переговоры завершились на рассвете. Меня пригласили в кунацкую, служившую комнатой для совещаний. Куат, его лицо усталое, но довольное, огласил решение совета: мир. Пусть пока только на два года, «дальше будет видно». Старейшины, кивая головами, торжественно поклялись не поднимать руку ни на меня, ни на черкесские селения за перевалом.

— Тем более, — подчеркнул один из них, — многие из нас связаны кровными узами с теми кто за перевалом.

Большего добиться не удалось. От предложения военной помощи они отказались наотрез, сухо заявив, что сами разберутся и с Абдулах-амином, и с Хайбулой. Их главным условием был свободный доступ на наши земли, особенно, — ключевое слово прозвучало четко, — к Базару.

Я от души поблагодарил старейшин за мудрое решение, за мир. После краткого, чисто символического совместного перекуса, лепешки, сыр, айран. Я с Даудом двинулся в обратный путь.

Дорогой Дауд, его глаза блестели от усталости и возбуждения, посвятил меня в подковёрные детали совещания. Главным ястребом, как и ожидалось, был Закир. Его род больше всех вложил в «справедливую борьбу» и понес самые горькие потери. Даже двое старейшин, приехавшие с ним, не поддержали его ярости. Закиру пришлось, скрепя сердцем, подчиниться воле большинства. Остальные же изначально роптали против жесткой линии Абдулах-амина. Его мечты о «государственности» разбились о суровую реальность проблем, обрушившихся на них после первых побед. Больше половины воинов, первоначально откликнувшихся, погибли. Войне не видно конца. Абдулах-амин требовал новых воинов уверяя, что до победы осталось совсем немного, но последнему глупцу было понятно, что войну не выиграть. Все пять селений Дасенруховцев проголосовали за мир. К остальным родам решили послать гонцов и поставить их в известность. Это была победа, незаметная в масштабах всего Кавказа, но для меня очень серьёзный шаг в создании мирной зоны. Перед моим отъездом ко мне подошёл Малик.

— Скажи, Иван, — Малик понизил голос почти до шепота, его глаза прищурились, изучая мое лицо, — ты действительно вступишься за нас, если Абдулах-амин нападет?

— Ты ждешь этого нападения? — переспросил я, пристально глядя на него.

— Жду, — кивнул Малик, не отводя взгляда. — Узнав о нашем договоре, а он узнает непременно. Сначала попытается уговорить. А если откажем… — Он сделал выразительную паузу. — … силой возьмет перевал. Это вопрос времени. — Он ждал моей реакции, словно проверяя твердость слова.

— А может… объявить о нейтралитете? — рискнул я предложить, понимая наивность вопроса еще до того, как он сорвался с губ.

— Так не выйдет, Иван, — Малик усмехнулся беззвучно, уголки губ дрогнули. — Мы уже сделали выбор, договорились о мире с тобой. Для него это предательство. — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Помоги лучше оружием. У нас нет хорошего оружия, то, что имеем, старье, стреляющее раз в десяток выстрелов. Заплатим. Не сразу, но частями. — В его голосе прозвучала отчаянная надежда, взгляд стал пристальным, почти молящим.

— Скажи, Малик, — я наклонился вперед, — слово свое сдержите? Твое и твоего селения?

Малик не ответил сразу. Он втянул щеки, сжал кулак, будто взвешивая каждое слово. Тишина повисла густая, звенящая.

— За мое селение… — начал он медленно, с усилием выталкивая слова, — честь моего рода, клянусь. Обещание будет выполнено.

— Ладно, — выдохнул я. — Много не дам. Два десятка хороших ружей и десять пистолетов продам. По цене для своих. Без наценки.

Лицо Малика преобразилось. Напряжение сменилось облегченной, почти мальчишеской улыбкой, засветившейся в глазах. — Когда? — вырвалось у него одним дыханием. — Когда я могу их забрать?

— Когда угодно. Сейчас возвращаюсь на базу.

— Иван, — Малик вскочил, не в силах усидеть, — я… мы… поедем с тобой! Сейчас! — Он торопился, боялся, что передумаю.

— Не враги теперь, — я усмехнулся поднимаясь. — Хотя бы на два года. Но поедешь только ты. Мои люди помогут доставить груз до селения Дауда. А уж он переправит в Арди. Дауд?

— Конечно, Иван, — кивнул Дауд, его улыбка была спокойной и уверенной. — Поможем.

Мы выехали втроем, я, Дауд и нетерпеливый Малик, едва сдерживавший коня. У самого начала тропы на перевал, в тени скал, меня ждал не только мой отряд, но и сюрприз, от которого дыхание перехватило. Хайбула. Рядом стоял Гасан.

Я остолбенел. «Откуда? Как?» — пронеслось в голове. Но моему удивлению далеко было до того, что случилось с Маликом.

Он увидел Хайбулу. И замер. Буквально окаменел в седле. Лицо его, секунду назад озаренное надеждой, побелело как мел. Глаза округлились до невероятных размеров, полные абсолютного непонимания. Челюсть отвисла. Из пересохшего горла вырвался только хриплый, бессвязный звук, больше похожий на предсмертный стон, чем на человеческую речь:

— А-а… а… а-а…

Наша конспирация теряла смысл. Я решил выжать максимум выгод из ситуации. Слез с коня и подойдя к Хайбула протянул руку.