Архитектор воспользовался моментом – для пущего эффекта, – но также и для того, чтобы оценить реакцию собравшихся старейшин. Старый Том, седовласый и покрытый глубокими морщинами, Рик-Фехтовальщик, самый молодой из старейшин, все еще ловко владеющий клинком, Хамер-Рыбак, Доминик-Великий и остальные. На их лицах была та же твердая убежденность, что и на лице Оберона, тот же взгляд, который архитектор хотел бы иметь сейчас.

– И поэтому с глубокой печалью я предлагаю продолжить реализацию проекта "Стойкость".

Архитектор глубоко вздохнул и отступил к окну. Он почувствовал, как дрожит от нетерпения и возбуждения. Наблюдая за старейшинами, он ждал, молясь, хотя и не был уверен, о чем он молится.

План разработал Оберон. Сможет ли Архитектор довести его дело до конца?

– Да, - сказал Старина Том, который последовал бы за Обероном в ад, если бы мог. Следующим выступил Хеймер, вскинув свои большие кулаки. Затем Рик, Дом, Джованни и Свенсон присоединились к нему, кивая головами.

Архитектор выдохнул, почувствовав, как с его плеч свалилась одна тяжесть и на смену ей пришла другая, еще более тяжелая.

– Решение принято единогласно. Мы начинаем.

Старейшины кивнули, поклонились и вышли из командирской рубки. В эти дни у них было мало времени на церемонии. Архитектор смотрел им вслед, гадая, разделяют ли они его сомнения.

Браслет тяжело оттягивал ему карман.

Он потянулся к консоли связи у голографического дисплея, рука налилась свинцом, а пальцы стали твердыми, как камень. Он активировал связь.

– Вызовите ко мне коммандера Тибальта. Есть работа, которую нужно срочно выполнить.

* * *

Ганн резко подняла голову от консоли.

Присев на корточки, она посмотрела в проход, ведущий к выходу из компьютерного центра. Она что–то слышала - голос, шаги или что-то еще, но теперь ее встретила только тишина.

Она замерла, не желая пропустить ни малейшего звука. Она дышала ртом, медленно, тихо, ожидая.

Она опустила взгляд на свой наручный хронометр: ноль три сотни часов, у нее вообще не было никаких законных причин находиться здесь, да еще и посреди ночи. Если кто-нибудь увидит ее, возникнут серьезные вопросы.

Свет за проходом был тусклым, но ровным. Ни звука, ни теней. Тороидальная форма корпуса сыграла злую шутку с шумом, усилив отдаленный гул насоса охлаждающей жидкости, заставив его звучать совсем рядом. Возможно, ей почудился шум. Она снова опустилась за консоль и проверила считыватель данных. Индикатор выполнения медленно полз по экрану, пока программа сканировала серверы.

Ганн замерла. Голос. Низкий, но тихий и знакомый. Она прокрутила его в голове. Воспоминание было мимолетным, несущественным.

Она была скрупулезна. Разведывательная служба Алиота научила ее, как взломать их лучшие системы. Что, если она допустила ошибку? Что, если системы “Круга” были лучше защищены?

Индикатор прогресса сдвинулся еще на сантиметр. Было ли уже слишком поздно возвращаться в свою каюту? Даже если бы они знали, что кто-то взломал компьютерный центр, они не могли узнать, кто именно. Если бы ей удалось выбраться незамеченной, тогда она спасет всю операцию.

От выхода донесся приглушенный стук. Боевая обувь на полу? Звук взведенного оружия? Свет в коридоре оставался ровным.

Устройство считывания издало тихий звуковой сигнал.

В панике она попыталась приглушить звук, но тщетно. Она снова перевела взгляд на дверь, ожидая, что сейчас ворвутся охранники с оружием наготове и потребуют, чтобы она сдалась.

Никто не появился, никто не закричал, пули не застучали по стенам. Здесь была только она, круг из компьютерных терминалов и вентиляционная система, тщетно пытающаяся сохранить прохладу в помещении.

Ганн перевела взгляд со списка файлов на считывающем устройстве на пустой проход, так и манящий ее выйти.

В центре зала в шахту, ведущую внутрь компьютерного центра, спускалась лестница. К остальной части станции вело всего два прохода. Два входа, два выхода. Противники могли быть в обоих проходах, вне поля ее зрения, и двигаясь как единое целое, загнать ее в ловушку посередине, или одна команда охранников могла выгнать ее прямо к другой команде.

Она была безоружна.

В оружейной комнате были строгие правила, каждая единица оружия регистрировалась и отслеживалась. Она могла бы уложить двоих или троих и без оружия, может быть, четверых, если бы застала их врасплох и если бы перед этим, не бодрствовала тридцать часов подряд. Ее рука потянулась к пустой кобуре. В этот момент она затосковала по своему старому доброму бластеру, запертому сейчас в Монтгомери.