Шрифт:
Вдвоем с Кваком они исследовали Свалку как музей. Только без кассы. Без гида. И без гарантии, что ты выйдешь обратно.
Иногда, вечером, Макс расставлял артефакты на своем импровизированном алтаре. Ставил рядом Квака. Подключал старый порт и включал лог. Один из артефактов мигал. Второй фыркал. Третий пел. По-своему, криво. Но по-настоящему.
— Это и есть дом, — говорил Макс. — Место, где даже глюки хотят остаться.
И Квак отвечал.
Квакал.
Глава 8
«Тишина между патчами»
Макс не искал новых маршрутов.
Не ломал бункеры.
Не сражался с мобами.
Он просто жил.
Если это вообще можно было назвать жизнью — существование между событиями, между строками, между апдейтами. По сути — тишина. Не внутриигровая, не фоновая. А какая-то системная, плотная. Тишина, в которой даже лаги звучали как музыка.
Свалка будто забыла про него.
Она больше не пыталась его удалить. Но и не звала обратно. Не запускала ивенты, не активировала спаун-зоны, не подкидывала монстров для разминки.
Он ел, когда вспоминал, что голод — это параметр, не чувство. Спал — по остаточной логике. Двигался, потому что стоять было опаснее: местность под ним могла оказаться недозагруженной.
Он не выбирал маршрут. Он был маршрутом.
Иногда в его инвентаре появлялись фразы. Он не помнил, чтобы произносил их. Не писал. Не сохранял. Они просто… всплывали. Как автокэш в консоли администратора.
«Сегодня тишина была громче, чем лаг.»
«Карта не загружается — возможно, потому что я уже на краю.»
«Никто не приходит туда, где не начинается квест.»
И Квак. Конечно же, Квак.
Питомец вел себя иначе. Он больше не шарахался от графических артефактов, не пугался прыжков геометрии, не царапал землю при резкой смене освещения.
Теперь он предвидел баги.
Однажды Макс шел по известному участку — старый маршрут, проверенный, с метками. Квак вдруг дернулся, остановился, фыркнул и отступил. Через пару секунд из земли вылез дефрагментатор — с перевернутыми координатами и без ориентации по оси Z. Он закрутился, вспыхнул и самоуничтожился, даже не заметив Макса.
— Ты теперь кто у нас? — пробормотал тот. — Бродячий патч?
Квак не ответил. Он вообще стал молчалив. Только время от времени медленно поднимал голову, будто улавливал сигналы, которые человек не слышит.
Макс перестал считать дни.
Раньше он вырезал палочки на стене укрытия — той самой странной конструкции, которую нельзя было назвать ни домом, ни базой, ни убежищем. Он строил ее не из блоков, а из моментов, из тихих действий, из желания просто не провалиться сквозь мир.
Теперь палочки исчезали. То ли от влаги, то ли от изменений патча. А может, сам мир понемногу стирал все, что не обновляется.
Вместо дней Макс стал считать… тишину.
Он сидел у багового костра — не того, что дает плюс к восстановлению, а того, который вспыхивал только в случае логической ошибки взаимодействия частиц. Искры там были не настоящие, но грели. Или он себе это внушил.
Квак ловил эти искры лапой. А потом замер. Медленно обернулся. Уставился в темноту.
— Что там? — спросил Макс, но уже знал ответ.
В темноте было ничего. Именно это и пугало.
Он попытался вызвать лог. Не интерфейс, не команду — именно лог, тот самый, который вел артефакт. В старые дни, когда дни еще считались, он появлялся сразу: [log::новая запись] — с датой, координатами, иногда даже с иронией.
Сейчас — ничего.
Только три строчки, всплывшие тускло, как ошибки на забытой консоли:
[log::статус: неактивен]
[обновление: не запланировано]
[поток событий: отсутствует]
Макс застыл. Не как персонаж. Как мысль, не исполненная, не привязанная ни к одному вызову. Как баг, про который забыли и не удалили.
Он чувствовал течение времени — но в логах оно не отражалось.
Он видел, как Квак двигается рывками, будто кто-то забыл включить интерполяцию. Питомец вел себя все страннее — словно баги не приходили, а уже были здесь, просто замаскированы под будущее.
Макс наклонился ближе к баговому костру. И вдруг понял: