— Я не хочу в туалет, — сказала женщина и громко добавила: — Я хочу поговорить с капитаном! В этом самолете должен находиться человек, который летит недобровольно. И я хочу знать…

— Прошу вас! Вы должны…

— Мы должны знать, вправду ли он находится в самолете против своей воли. Будьте добры, вызовите капитана! — Она обернулась, пошла назад по проходу. — Медам, месье, в самолете находится человек, которого хотят выдворить из страны. Пожалуйста, помогите, чтобы этот человек…

— Прошу вас, мадам! Вернитесь на место и…

Женщина упрямо шла дальше, миновала ряд, где сидел Зусман.

— …мы должны дать ему возможность покинуть самолет.

Сосед Мартина Зусмана смотрел в газету, женщина в кресле возле прохода закрыла глаза, мужчина рядом с ней, у окна, тщательно протирал смартфон.

Мартин Зусман встал, чтобы лучше видеть происходящее. Рядом тотчас выросла стюардесса, предложившая ему сию минуту сесть и пристегнуть ремни.

— Да, — сказал он, — минутку! Я только хотел…

Он открыл крышку багажного отделения, чтобы достать из сумки пачку никотиновой жвачки, женщина остановилась, повернулась к одному из пассажиров и спросила:

— Вы господин Ахматов?

Мужчина не реагировал. Надвинул на лоб капюшон, прижал подбородок к груди.

— Вы говорите по-английски, сэр? Вы мистер Ахматов?

Матеуш Освецкий поднял взгляд, покачал головой. Женщина помедлила, в первую минуту она не была уверена, отрицал ли он, что говорит по-английски, или же отрицал, что он искомое лицо. Они смотрели друг на друга. Матеуш не понял в точности, о чем речь, но сообразил, что женщина затягивала отлет, и ненавидел ее за это. Смотрел ей в лицо, их взгляды встретились и…

В этот миг с ним что-то произошло. В диафрагме, где гнездилась боль. Казалось, там лопнул сосуд, и теперь в животе горячо и приятно растекается кровь. Мыслей не было, в голове не возникло ни фразы. Веки вдруг отяжелели, он с трудом держал глаза открытыми, чтобы видеть, как эта женщина смотрит на него, ему хотелось побыть в этом взгляде, вкусить тоску, которой он не знал, и чувство защищенности, которое знал, но забыл, однако теперь оно возникло в памяти: вот он ребенком, в сильном жару, словно сквозь туман видит лицо матери, она с улыбкой склонилась над постелью больного. Этот образ матери, явившийся будто в тумане, унял тогда весь страх, в том числе и страх умереть, если он таки уступит и закроет глаза. Дешевка, китч. Он уже не ребенок, поневоле стал жестким, презирал сантименты. То, что он сейчас ощущал, было смутно, расплывчато, как это воспоминание. Тоску по защищенному детству, оттого что оно было или оттого что его не было, разделяют все — и террористы, и пацифисты. Он хотел только… ее взгляд… но женщина уже шла дальше. Просила прощения за задержку вылета, просила помочь в предотвращении депортации. Мартин Зусман смотрел ей вслед, пассажиры молчали, сидели не шевелясь, по некоторым взглядам он заключил, что они симпатизировали женщине, другие закрывали глаза, наклоняли голову, и тут рядом с ним возник стюард:

— Вы должны незамедлительно занять свое место, сядьте, пожалуйста, и пристегните ремни! — Стюард мягко нажал Мартину на плечо, потом надавил сильнее. Рухнув в кресло, Мартин услышал мужской голос:

— Заткни варежку и сядь, наконец!

Другой голос:

— Прекратите задерживать вылет! Вы не в том самолете! Чеченец находится в самолете, который летит в Варшаву! В листовке же написано!

Женщина:

— Его пересадили на этот рейс. Из-за протестов против его депортации. Я получила СМС, что он в этом самолете. Хотят втихаря отправить его в Польшу.

Молодой парень, сидевший прямо перед Мартином Зусманом, встал и воскликнул:

— No deportation! [58]

Далеко впереди женский голос:

— Solidarite! [59]

Мартин Зусман высунулся в проход, глянул назад, женщина стояла возле последнего ряда, он видел, как она наклонилась к какому-то пассажиру. Из-за неудобной позы спину пронзила резкая боль, прошла по всему позвоночнику, от поясницы до затылка, надо бы встать, подумал он, но не хотел рисковать… чем рисковать-то? Встал, потянулся, прижал ладони к спине, молодой человек впереди снова сел, стюардесса и стюард исчезли, и он услышал, как женщина говорит кому-то в заднем ряду:

— Мистер Ахматов? Вы мистер Ахматов?

— Yes!

Мужчина встал. Вправду он? Ни наручников, ни полицейского сопровождения. Но с виду неповоротливый, как бы заторможенный.

Женщина показала ему листовку с фотографией, чтобы убедиться, он ведь сказал yes!

— Все хорошо, — сказала женщина. — Не бойтесь, стойте здесь, просто стойте, а мы покинем самолет.

Мужчина заплакал. Закрыл лицо руками, прижав запястья друг к другу, словно в наручниках.

На борт поднялись полицейские, увели обоих. Пассажиры зааплодировали. Чему? Гражданскому мужеству женщины? Или вмешательству государственной власти? Или тому, что самолет наконец-то может взлететь? У каждого своя причина. В сумме же — аплодисменты!

Самолет Фригге вылетал через четыре часа. Дубра собрала чемодан. А ему еще предстояла встреча с коллегой Джорджем Морландом из гендиректората «Сельское хозяйство». Между «Сельским хозяйством» и «Торговлей» всегда хватало конфликтов и разногласий о сфере деятельности — прямо-таки традиция, чтобы не сказать старая игра. Но сейчас конфликт усилился, от него уже не отделаться улыбкой, временными компромиссами и последующими посиделками с пивом или, если контакт с крестьянами, занятыми экологически чистым производством, не получался, вежливым сожалением, что на пиво, увы, нет времени. Сейчас шла война, сейчас надо вооружаться и искать решение. Спорным пунктом, приведшим к эскалации, стали, как назло, свиньи. Именно это Фригге именовал «свинством», другие же в Комиссии и вовсе называли конфликт между ГД «Торговля» и ГД «Сельское хозяйство» «войной свиней». Сокращая субсидии, «Сельское хозяйство» стремилось достичь уменьшения производства свинины, чтобы остановить падение цен на свинину на европейском рынке. А «Торговля», напротив, хотела усиленно стимулировать производство свинины, потому что усматривала во внешней торговле, прежде всего с Китаем, большие возможности роста. Потому-то «Торговля» хотела заполучить мандат, чтобы от имени всей Европы вести переговоры касательно экспорта продуктов из свинины в третьи страны, и добиться, чтобы производство свинины по всей Европе развивалось в соответствии со спросом на мировых рынках, а «Сельское хозяйство» хотело регулировать только внутренний рынок, пробивать общие стандарты, причем ветеринарные стандарты опять-таки подпадали под компетенцию гендиректората «Санитарный контроль». И оба эти гендиректората предпочитали оставить внешнеторговые соглашения за отдельными государствами.