Тут Иван руки в боки, словно пан, из-за братьев выступает и, надувшись, отвечает:

— «Эта пара, царь, моя, и хозяин — тоже я».

— «Ну, я пару покупаю; продаешь ты?»

— «Нет, меняю».

— «Что впромен берешь добра?»

— «Два-пять шапок серебра».

Повели коней в конюшни десять конюхов седых, все в нашивках золотых. Но дорогой, как на смех, кони с ног их сбили всех, все уздечки разорвали и к Ивану прибежали.

Царь отправился назад, говорит ему:

— «Ну, брат, пара нашим не дается; делать нечего, придется во дворце тебе служить; всю конюшенну мою я в приказ тебе даю. Что согласен?»

— «Так и быть, стану, царь тебе служить. Только, чур со мной не драться и давать мне высыпаться, а не то, я был таков!»

Тут он кликнул скакунов и пошел вдоль по столице, сам махая рукавицей. И, под песню дурака, кони пляшут трепака; а конек его — Горбатко так и ломится в присядку, к удивленью людям всем.

Начальник над конюшней подглядел однажды, ночью, когда Иван чистил своих коней — что у него в шапке спрятано жароптицево перо. Он, во время сна Ивана, украл это перо и доставил царю, объяснив при этом что Иван похваляется достать и самую Жар-птицу. Царь страшно рассердился, что Иван хранил у себя такое богатство.

— «Ну, для первого случаю, я вину тебе прощаю», — царь Ивану говорит: — «Я, помилуй Бог, сердит! И с сердцов иной порою чуб сниму и с головую. Так, вот, видишь, я каков! Но — сказать без дальних слов — я узнал, что ты Жар-птицу в нашу царскую светлицу, если-б вздумал приказать, похваляешься достать. Ну, смотри-ж, не отпирайся, и достать ее старайся».

Иван заплакал и пошел на сеновал, где конек его лежал.

Горбунок, его почуя, дрягнул-было плясовую; но как слезы увидал, сам чуть-чуть не зарыдал.

— «Что, Иванушка, не весел? Что головушку повесил?» — говорил ему конек, у его вертяся ног. — «Не утайся предо мною, все скажи, что за душою, я помочь тебе готов. Аль, мой милый, нездоров! Аль попался к лиходею?»

Пал Иван к коньку на шею, обнимал и целовал.

— «Ох, беда, конек!» — сказал, — «царь велит достать Жар-птицу в государскую светлицу. Что мне делать, Горбунок?»

Говорит ему конек:

— «Велика беда, — не спорю; но могу помочь я горю. От того беда твоя, что не слушался меня.

Пожурив своего хозяина, конек взялся однако выручить его из беды. Горбунок знал где водится эта чудная птица и знал как ее поймать и потому не мудрено, что к сроку, назначенному царем Иван вошел в хоромы к Царю с большим мешком.

— «Что, достал-ли ты Жар-птицу?» — царь Ивану говорит, сам на спальника глядит. А уж тот, нешто от скуки, искусал себе все руки.

— «Разумеется, достал», — наш Иван царю сказал.

— «Где-ж она?»

— «Постой немножко, прикажи сперва окошко в почивальне затворить, знаешь, чтобы темень сотворить».

Тут дворяне побежали, и окошки затворяли… Вот Иван мешок на стол.

— «Ну-ка, бабушка, пошел!»

Свет такой тут вдруг разлился, что весь люд рукой закрылся.

Говорит Ивану царь: — «Вот, люблю дружка-Ванюшу! Взвеселил мою ты душу».

Через три потом недели, вечерком одним сидели в царской кухне повара и служители двора; попивали мед из жбана, да читали Еруслана.

Стали потом рассказывать сказки и один из слуг рассказывал. между прочим, сказку О прекрасной Царь-девице.

— «У далеких немских стран есть, ребята, океан. По тому ли океану ездят только басурманы: с православной же земли не бывали николи ни дворяне, ни миряне на поганом океане. От гостей же слух идет, что девица там живет; но девица не простая, дочь, вишь, месяцу родная, да и солнышко ей брат. Та девица, говорят, ездит в красном полушубке, в золотой, ребята, шлюпке, и серебряным веслом самолично правит в нем; разны песни попевает и на гуслицах играет…»

Спальник тут с палатей скок и со всех обеих ног во дворец к царю пустился, и как раз к нему явился.

— «Я с повинной головою, царь, явился пред тобою. Не вели меня казнить, прикажи мне говорить!»

— «Говори да правду только».

— «Мы сегодня в кухне были, за твое здоровье пили, а один из дворских слуг нас забавил сказкой в слух. В этой сказке говорится о прекрасной Царь-девице. Вот твой царской стремянной поклялся твоей брадой, что он знает эту птицу, — так он назвал Царь-девицу, — и ее, изволишь знать, похваляется достать.»