Шрифт:
Иногда я прислушиваюсь к разговорам за соседними столиками и представляю себя студентом колледжа, пускай я и намного старше. Я ношу с собой книги и начал покуривать трубку. Это глупо, но я ведь работаю в лаборатории, а значит, имею отношение к университету. Ненавижу возвращаться домой, в эту одинокую каморку.
27 апреля
Познакомился с несколькими типами в кафе. Они спорили, действительно ли пьесы Шекспира написал он сам. Один из студентов, жирный, с потным лицом, утверждал, что их автор – Марло. Но Ленни, коротышка в темных очках, придерживался другой версии – что пьесы написал сэр Френсис Бэкон: ведь Шекспир никогда не учился в колледже и у него неоткуда было взяться таким познаниям. А парень в шапочке выпускника, по его словам, слышал, как в мужском туалете обсуждали, не женщина ли истинный автор шекспировских пьес.
И еще они говорили о политике, искусстве и Боге. Раньше мне было невдомек, что Бога может и не быть. Мне сделалось страшно, потому что я впервые начал задумываться о том, что такое Бог.
Теперь я понимаю: поступить в колледж и получить образование прежде всего стоит ради того, чтобы узнать: ты верил всю жизнь в фантомы и все совсем не то, чем кажется.
Пока они говорили и спорили, во мне нарастало возбуждение. Вот чем я хотел заниматься – учиться в колледже и слушать, как люди беседуют о важных вещах.
Сейчас я провожу большую часть свободного времени в библиотеке, читая и впитывая из книг все, что могу. Я не имею особых предпочтений, просто глотаю художественную литературу – Достоевского, Флобера, Диккенса, Хемингуэя, Фолкнера – все, что попадается под руку, но утолить этот голод невозможно.
28 апреля
Я видел во сне, как мама орет на папу и учителя из школы № 13 (моя первая школа, пока меня не перевели в 222-ю).
– Он нормальный! Нормальный! Он вырастет таким же, как все люди. Лучше, чем другие!
Мать пыталась вцепиться в учителя ногтями, но папа держал ее.
– Когда-нибудь он поступит в колледж и станет кем-нибудь!
Мать продолжала кричать, вырываясь из рук отца.
– Он поступит в колледж и кем-нибудь станет!
Дело происходило в директорском кабинете, где почему-то было много людей. Бородатый директор расхаживал по комнате, говоря обо мне:
– Ему придется пойти в другую школу! Отправьте его в государственную школу Уоррен. Здесь мы его оставить не можем.
Присутствующие выглядели смущенными. Заместитель директора отворачивался, пряча улыбку.
Папа буквально вытаскивал маму из кабинета директора, она кричала и плакала. Я не видел ее лица, но ее крупные красные слезы капали на меня…
Сегодня утром я смог вспомнить свой сон. Но вдобавок теперь припоминаю, как в тумане, и то время, когда мне было лет шесть и случилась одна история. Как раз перед рождением Нормы. Я вижу маму, худую темноволосую женщину, которая быстро говорит и жестикулирует. Лицо видно нечетко. Волосы собраны в пучок, и она тянется их пригладить, как будто хочет убедиться, что они все еще на месте. Я помню, что она всегда кружила, как большая белая птица, возле моего отца, а тот был слишком грузным и усталым, чтобы уклониться от ее клюва.
Я вижу Чарли, который стоит посреди кухни и играет со своей вертушкой: нанизанными на нитку яркими бусинами и кольцами. Он держит нитку одной рукой, а кольца наматываются и раскручиваются, отбрасывая яркие блики. Он часами не сводит глаз с вертушки. Не знаю, кто сделал эту вертушку и куда она делась, но вижу, как он стоит там, зачарованный: раскручивается веревочка и вращаются кольца…
Мать кричит на него – нет, на отца:
– Никуда я его не заберу! С ним все в порядке!
– Роза, нет больше смысла прикидываться, будто с ним все хорошо. Ты сама на него погляди! Шесть лет – и…
– Он не идиот. Он нормальный! И будет как все остальные!
Отец печально улыбается и смотрит на сына, а Чарли поднимает вертушку: смотри, мол, как она красиво крутится.
– А ну убери! – пронзительно кричит мать и вдруг резким движением выбивает у него вертушку – та летит на пол. – Иди играй с алфавитными кубиками!
Чарли стоит, напуганный внезапной вспышкой гнева. Он съеживается, не зная, что еще мать учудит. Все тело сотрясает дрожь. Родители спорят, и голоса, звучащие то в одном, то в другом месте, давят и вызывают панику.
– Чарли, марш в ванную! Не смей делать это в штаны!
Он бы и рад послушаться, но ноги будто обмякли и не шевелятся. Руки машинально вскидываются вверх, чтобы заслониться от ударов.
– Ради бога, Роза. Оставь его в покое. Ты его запугала. Вечно ты так, а бедный ребенок…
– Почему ты мне не помогаешь? Я все делаю сама! Каждый день стараюсь его учить, чтобы он не отставал от других. Он просто медлительный, вот и все. Но учиться он может так же, как и другие.
– Ты сама себя обманываешь, Роза. Это нечестно ни по отношению к нам, ни по отношению к нему. Прикидываться, будто он нормальный. Дрессировать его, как зверюшку. Почему ты не оставишь его в покое?