По ту сторону баррикад Борегар и его люди также были уверены в себе. Борегар даже послал победную реляцию в Ричмонд: «После жестокой десятичасовой битвы [мы], слава Всемогущему, одержали полную победу, отбросив врага со всех его позиций». Задачей завтрашнего дня он считал очистку позиции от противника. Если бы Борегар узнал о подошедших к Гранту резервах, он не держался бы столь самоуверенно. Однако высшие чины армии мятежников были введены в заблуждение сообщением от кавалерийского отряда из Северной Алабамы, доложившего, что Бьюэлл движется тамошней дорогой. Между тем разведчики Натана Бедфорда Форреста видели, как бригады Бьюэлла всю ночь переправлялись через реку на лодках. Форрест безуспешно пытался разыскать Борегара и раздраженно махнул рукой, когда другие южные генералы не обратили внимания на его сведения. «Утром нам зададут невиданную трепку!» — предсказал он [771] .

Солдаты обеих армий провели ужасную ночь. Начался дождь, вскоре превратившийся в ливень. Потоки воды обрушились на 95 тысяч живых и 2000 мертвых, разбросанных на двенадцати квадратных милях от Питтсбург-Лэндинг до церкви Шайло. Десять тысяч из тех, кто выжил, были ранены, многие корчились в агонии под проливным дождем. Гром и молнии чередовались с разрывами снарядов — это канонерки всю ночь поливали огнем биваки конфедератов. Несмотря на крайнюю усталость, немногие солдаты смогли заснуть в «такую долгую и такую страшную ночь». Один союзный офицер писал, что его люди, «пролежавшие в воде и грязи, наутро были столь же измученными, как и накануне вечером» [772] .

Грант провел эту ночь на поле брани, отказавшись от комфорта пароходной каюты. В четырех милях от него Борегар спокойно спал в захваченной палатке Шермана близ церкви Шайло. Его пробуждение было неприятным. Второй день битвы при Шайло вновь начался с внезапной атаки, только теперь уже атаковали янки. По всему фронту Огайская армия Бьюэлла и Западно-Теннессийская армия Гранта сметали все на своем пути, поначалу почти не встречая сопротивления неорганизованных мятежников. Ближе к 9 утра фронт южан, однако, обрел стройность, и в течение нескольких часов бой кипел с той же яростью, что и накануне. Вид вчерашних жертв был для наступавших северян шокирующим зрелищем. Некоторые раненые прижались друг к другу, пытаясь согреться в ночной холод. «Когда мы подошли, многие уже умерли, а остальные готовы были испустить дух, — писал позже один солдат-северянин. — Их стоны и крики были душераздирающими… Окровавленные тела лежали повсюду, в немыслимых позах, с бессчетным количеством ран на каждом — смотреть на это было выше наших сил» [773] .

Во второй половине дня в результате непрекращающегося наступления федералов южане были отброшены туда, откуда накануне начали свою атаку. У янки были не только свежие войска и численное превосходство — боевой дух южан катастрофически упал, когда они осознали, что победа уплыла от них. Около половины третьего пополудни начальник штаба Конфедератов спросил Борегара: «Не кажется ли вам, что наши войска походят на кусок сахара, намоченный и уже готовый раствориться? Не лучше ли будет уйти с тем, что у нас осталось?» [774] Борегар согласился с этим доводом и приказал отступать. «Синие мундиры», слишком измученные и израненные для организации эффективного преследования по грязным дорогам, которые очередной ливень превратил в настоящее болото, в изнеможении упали в отвоеванном лагере. На следующий день Шерман все же пустился в погоню с двумя уставшими бригадами. В четырех милях к югу по дороге на Коринт он вступил в короткую перестрелку с кавалерией Форреста, в которой тот был ранен, после чего бригады вернулись в лагерь. И «синие» и «серые» на этот момент были сыты войной по горло.

Это было неудивительно. С начала войны прошел ровно год, и битва при Шайло была первой в ряду масштабных сражений, которые станут привычными в последующие три года. 20 тысяч убитых и раненых при Шайло (причем урон был примерно равным с обеих сторон) чуть ли не в два раза превышали 12 тысяч потерь в боях у Манассаса, Уилсонс-Крик, Донелсоне и Пи-Ридж. Невинный романтизм «джонни» и янки, спешивших на войну в 1861 году, остался в прошлом. «Я не понимал, что значит „великолепие и блеск“ доблестной войны, пока не увидел это, — писал после битвы рядовой из Теннесси. — Люди… принявшие причудливые позы, мертвые… с широко открытыми глазами, раненые, умоляющие о помощи… Я был как будто оглушен этим несчастьем». Шерман описывал «горы искалеченных трупов… с оторванными головами и ногами… Такие сцены могли бы любого излечить от желания воевать» [775] .

Сражение при Шайло лишило янки иллюзий о быстром разгроме южан на западном фронте. После падения Донелсона один союзный солдат писал: «Мне кажется, что эта война не продлится и шести месяцев». После Шайло он же добавил: «Если мне суждено будет выжить, я продолжу служить своей стране, пока мы не подавим этот мятеж, даже если на это потребуется десять лет». До Шайло Грант был уверен, что еще одна победа Союза покончит с мятежниками, теперь же он считал, что «ничто не сможет спасти Союз, кроме полного завоевания Юга» [776] . Битва при Шайло ввергла страну в пучину тотальной войны.

Хотя Гранту и удалось вырвать победу при Питтсбург-Лэндинг из рук врага, общественное мнение северян поначалу больше сфокусировалось на этих руках, чем на победе. По сообщениям газет, «синие мундиры» были исколоты штыками прямо в своих палатках, а армия Гранта почти разорвана в клочья и ее спас лишь своевременный приход Бьюэлла. Бывший герой Донелсона, Грант подвергся даже большим нападкам, чем Альберт Сидни Джонстон после вынужденного ухода из Теннесси. Что же стало причиной такого непостоянства северной прессы? Неудачи первого дня битвы при Шайло и ужасное количество жертв дают лишь часть ответа на этот вопрос. Рассказы о бое офицеров армии Бьюэлла, которые были более откровенны с репортерами, чем Грант и его подчиненные, и старались выпятить свою роль, также повлияли на общественное мнение. Циркулировали ложные слухи, что Грант во время битвы был пьян — казалось, что опозоренный в 1854 году капитан никогда не сможет исправить свою репутацию. К тому же значимость победы северян при Шайло не была столь очевидна. Борегар упорно продолжал считать битву своей победой. Лишь «неблагоприятное стечение обстоятельств», сообщал он, спасло янки от уничтожения, а отход сил конфедератов к Коринту был частью масштабного стратегического плана! [777]

Когда факт неудачи конфедератов при Шайло стал наконец очевиден, многие южане отвернулись от Борегара. Они обвиняли его в том, что он спас врага от поражения, отказавшись отдать приказ о наступлении вечером первого дня битвы. Примерно в то время, когда сменился тон прессы южан, жители Иллинойса стали выступать в защиту Гранта. Когда видный республиканец из Пенсильвании во время встречи с Линкольном назвал Гранта недалеким пьяницей и обузой для администрации, президент выслушал его и произнес: «Я не могу обойтись без этого человека, ибо он сражается». Один из офицеров штаба Гранта снабдил конгрессмена от Иллинойса Элиху Уошберна (первого покровителя Гранта) информацией, используя которую тот произнес в Палате представителей хвалебную речь в адрес генерала, чьи «почти нечеловеческие усилия» при Шайло позволили «одержать одну из самых блестящих побед» в истории Америки [778] .