По закону о внутренних доходах 1862 года налогом облагалось практически все, кроме воздуха, которым дышали северяне. Он предусматривал «налог на пороки» — алкоголь, табак, игральные карты, налог на предметы роскоши — экипажи, яхты, бильярдные столы, драгоценности и другие дорогостоящие товары, налог на патентованные медицинские средства и рекламу в газетах, покупку лицензий на почти любую мыслимую профессию или услугу, кроме духовных, гербовые сборы, налог на валовой доход корпораций, банков и страховых компаний, а также налог на дивиденды или проценты, выплачиваемые ими вкладчикам, налог на добавленную стоимость промышленных товаров и мясопродуктов, налог на наследство и подоходный налог. По этому закону также было создано Бюро внутренних доходов, сохранившееся в составе федерального правительства, хотя эти налоги (в том числе подоходный) большей частью перестали взимать спустя несколько лет после войны. Отношения американского налогоплательщика с правительством изменились навсегда.

Закон о внутренних доходах в некоторых отношениях был поразительно современным. Так, согласно этому документу, налог удерживался из зарплат государственных служащих и выплачиваемых корпорациями дивидендов. Акт дал развитие прогрессивным аспектам более раннего подоходного налога: доходы ниже 600 долларов налогом не облагались, с доходов от 600 до 10 000 долларов взимались 3%, а с доходов выше 10 000 долларов — 5% [835] . Первая тысяча долларов наследства была свободна от обложения. Предприятия, стоившие менее 600 долларов, освобождались от налогов на добавленную стоимость и с оборота. Акцизные сборы сильнее всего ударили по товарам, приобретаемым зажиточными людьми. Объясняя эти прогрессивные особенности налогооблажения, Таддеус Стивенс, председатель постоянного бюджетного комитета Палаты представителей, заявил: «Богатые и процветающие будут вынуждены нести большой вклад из своих изобильных средств… налоговое бремя не легло на плечи трудолюбивых рабочих и мастеровых… Пища бедных не облагается налогом… положения этого акта не коснутся никого, чье выживание зависит исключительного от ручного труда» [836] .

Сложно сказать, оценили рабочие-северяне эту заботу или нет. К моменту вступления в силу акта о внутренних доходах многие из них испытали на себе тяготы инфляции. Ситуация была гораздо менее серьезной, чем на Юге, но рост цен все же вызвал сокращение реальной заработной платы рабочих на Севере в среднем на 20% в 1863–1864 годах. Согласно классической экономической теории, из-за недостатка рабочей силы, вызванного сокращением иммиграции во время войны и призывом рабочих в армию, заработки должны были расти вместе со стоимостью жизни, а то и обгонять рост последней. Этому, вероятно, помешали три причины. Во-первых, некоторый экономический спад — последствие паники 1857 года и новой паники и кризиса, обусловленных сецессией 1861 года, из-за чего до 1862 года не могло возникнуть нехватки рабочих рук. Во-вторых, ускоренная механизация некоторых ключевых отраслей промышленности во время войны помогла облегчить ситуацию на рынке труда. Например, в военное время было произведено больше, чем когда-либо раньше, жаток и косилок, а значит, спрос на рабочую силу в сельскохозяйственной отрасли снизился. Швейная машинка во много раз увеличила производительность швей, изготавливавших форму и другую одежду для армии, а машина Блэйка-Маккея для сшивания верха и подошвы ботинка позволила в сто раз сократить затраты времени на эту операцию. Третьей причиной стало значительное увеличение числа женщин на самых разных рабочих местах — от государственных служащих и медсестер в армии до работниц в поле и в мастерских. Более широкое использование в сельском хозяйстве различной техники позволило женщинам восполнить недостаток рабочей силы, образовавшийся, когда почти миллион северных фермеров и батраков был призван в армию. «Я встретил больше правящих лошадьми и работающих в полях женщин, чем мужчин», — писал осенью 1862 года один путешественник по Айове. В доказательство «великой революции, которую техника совершила в сельском хозяйстве» другой наблюдатель год спустя упоминал о «крепкой матроне, сыновья которой сражались в армии, косившей сено с упряжкой лошадей… Она запросто скашивала семь акров за день, легко управляясь со своей сенокосилкой». В промышленности Севера женщины в основном выполняли уже освоенные ими работы в производстве тканей, одежды и обуви, однако доля женщин среди промышленных рабочих за время войны увеличилась с четверти до трети. Поскольку женщины за такую же или сходную работу получали меньше мужчин, увеличение их доли в рабочей силе в военное время привело к тому, что средний уровень зарплат не повышался [837] .

Заработная плата все больше отставала от стоимости жизни, что вызвало протесты и забастовки, особенно в 1863–1864 годах. Значительное число стачек позволило добиться существенного увеличения зарплаты, прежде всего среди квалифицированных ремесленников и рабочих, занятых в тяжелой промышленности, где механизмы и женщины не могли восполнить ставший острым недостаток рабочей силы. К последнему году войны реальная заработная плата во многих из этих отраслей достигла довоенного уровня и потенциально готова была расти после войны и дальше. Однако для неквалифицированных рабочих и женщин низкие зарплаты и инфляция по-прежнему были источником мук. «Мы не в состоянии выжить из-за цен, предлагаемых подрядчиками, которые жируют на своих контрактах, выжимая из труда наемных рабочих огромные прибыли», — написала группа швей (наиболее эксплуатируемая категория работников как в военное, так и в мирное время), изготавлявшая военную форму в 1864 году [838] .

Политическая активность и забастовки во время войны, а также гордость рабочих за свой вклад в победу северян привели к росту воинственности и организованности рабочих. В течение войны было создано несколько новых национальных профсоюзов, стремительно возникали рабочие газеты; все это подготовило почву для объединения союзов на национальном уровне в 1866 году. Под влиянием событий военного времени членство в профсоюзах промышленных рабочих перед наступлением финансового кризиса 1873 года достигло высочайшего за XIX век уровня. Но об этом будет рассказано в следующем томе данной серии.

Вторая сессия 37-го Конгресса (1861–1862 года) стала одной из самых продуктивных в истории Америки. Законодатели не только внесли революционные изменения в систему налогообложения и финансовую систему страны и приняли некоторые меры по ликвидации рабства [839] , они также ввели законы, в дальнейшем оказавшие огромное влияние на распределение государственных земель, будущее высшего образования и строительство трансконтинентальной железной дороги. Эти достижения выглядят еще примечательнее, если учесть, что они совершены в момент наивысших военных усилий. Впрочем, именно война — точнее, отсутствие в Конгрессе южан — сделала возможным принятие мер не только республиканского, но и гамильтоновского, вигского характера с целью обеспечения правительством социально-экономического развития.

Заручившись поддержкой северо-восточных избирателей с помощью пункта о гомстедах в программе 1860 года, республиканцы с легкостью преодолели слабое сопротивление демократов и пограничных штатов и 20 мая 1862 года приняли закон о гомстедах. Согласно этому закону поселенец получал в собственность 160 акров государственной земли после пятилетнего проживания на своем участке и его «улучшения» (пол поселенца не был указан, так что это могла быть и женщина). Хотя закон о гомстедах не полностью воплотил в жизнь мечты некоторых энтузиастов, надеявшихся «дать ферму каждому бедняку», он сыграл важную роль в стремительной экспансии на запад после окончания войны. Еще до битвы при Аппоматтоксе 25 тысяч переселенцев заявили свои права на участки общей площадью более трех миллионов акров, что стало первым шагом к заселению полумиллионом фермерских семей 80 миллионов акров земли по закону о гомстедах.

Конгрессмен от Вермонта Джастин Моррилл, разработавший в 1861 году законы о таможенных пошлинах и занимавший пост председателя подкомитета Палаты представителей, подготовившего Закон о внутренних доходах, много лет продвигал законопроект о передаче государственных земель штатам для распространения высшего образования в области «сельского хозяйства и механики». Когда Моррилл снова представил эту идею Конгрессу в 1861 году, напряженные отношения между представителями различных регионов внутри Республиканской партии отложили его принятие. В этом законопроекте предлагалось дать каждому штату — в том числе южным штатам, когда (или если) они вернутся — по 30 000 акров государственной земли на каждого конгрессмена и сенатора. Поскольку львиную долю этого подарка получали Нью-Йорк, Пенсильвания и другие густонаселенные восточные штаты, тогда как вся полагавшаяся им государственная земля располагалась на западе, многим представителям западных штатов этот план пришелся не по вкусу. Тем не менее многие из них законопроект поддержали (частично в обмен на поддержку представителями восточных штатов закона о гомстедах), и закон Моррилла был принят 2 июля 1862 года. Вдобавок Конгресс создал Министерство сельского хозяйства. Успех поддержки развития колледжей путем передачи штатам государственной земли доказан дальнейшим возникновением первоклассных учебных заведений во многих штатах и всемирно известных университетов в Итаке, Урбане, Мэдисоне, Миннеаполисе и Беркли.