Причина неудач, постигших американцев в тот день, несомненно, отчасти крылась в плане операции, который был слишком сложным для реализации. План предусматривал согласованные атаки четырьмя группами, отстоявшими одна от другой на большом расстоянии. Их неспособность скоординировать свои действия часто приводится в качестве главной причины поражения. Вашингтон возлагал всю вину на туман, но верховые курьеры и фланговые дозоры, которые по идее должны были посылаться каждой колонной, могли бы обеспечивать контакт между отдельными бригадами даже в густом тумане. Не исключено также и то, что туман помог американцам хорошо начать наступление, поскольку англичане не сразу смогли разобрать, с кем или с чем они имеют дело. Кроме того, американцы обычно достигали наибольших успехов, когда сражались из укрытия, а туман как раз служил своего рода укрытием. Как повернулось бы дело, если бы наступление было предпринято при ярком солнце в условиях хорошей видимости, остается только гадать. Англичане объясняли свой быстрый приход в себя и последующую победу совершенно другими факторами; дисциплина и контрнаступление — вот что, по их мнению, помогло им выиграть сражение. Тем не менее, как они сами, так и сторонние наблюдатели признавали, что выигранное ими сражение едва не было проиграно. Американцы в очередной раз понесли серьезные потери, но они, как отмечал Вашингтон, сражались доблестно. Англичане тоже сражались геройски. Большую пользу из этой баталии, пожалуй, извлекла армия Вашингтона: американцы поняли, что они способны атаковать вышколенную профессиональную армию, и не без успеха. Разумеется, они проиграли битву по причинам, которых нам никогда до конца не понять ввиду наличия множества случайных факторов и замешательства с обеих сторон. Но это поражение послужило для них очередным драгоценным уроком [702] .

Победа Хау при Джермантауне и его вступление в Филадельфию принесли британскому правительству чувство удовлетворения, но эти успехи не развеяли уныния, наступившего в связи с известием о капитуляции Бергойна. Это событие было воспринято как катастрофа. Масштабы катастрофы были оценены не сразу — в течение нескольких месяцев в правительстве жила надежда, что самых пагубных последствий еще можно избежать. Единственное, чего боялся кабинет, это возможного вступления Франции в войну на стороне американских колоний. Военные действия Франции против Великобритании могли превратить восстание в пределах империи в глобальный конфликт, разрастание которого неизбежно привело бы к распылению британских сил, и почти неизбежно — к обретению американцами независимости.

Франция не забыла о том унижении, которому она была подвергнута в 1763 году, и мечтала отомстить британцам за поражение в Семилетней войне. Неудивительно, что восстание в британских колониях было воспринято французским правительством как шанс развалить Британскую империю. Шуазель, министр иностранных дел Людовика XV, понимал, что своим могуществом Великобритания во многом обязана своим колониям и торговле с ними, и наблюдал за ростом недовольства американцев с надеждой, что рано или поздно оно выльется в войну. Но у Шуазеля было и много других предметов для размышлений; например, каким образом восстановить французскую военную и военно-морскую мощь. Эта проблема была связана с другой — истощением казны в результате Семилетней войны. Агенты, посылавшиеся им в Америку в 1760-е годы, сообщали оттуда, что восстание неизбежно, но что произойдет оно не скоро — мнение, в справедливости которого Шуазель не сомневался [703] .

Из всех преемников Шуазеля на посту министра иностранных дел Франции ни один не осознавал возможностей, кроющихся в раздорах между англичанами и американцами, более ясно, чем Шарль Гравье де Верженн. Вступивший в должность в начале правления Людовика XVI, Верженн, как и Шуазель, надеялся извлечь пользу из заморских проблем Великобритании. Но у этой надежды имелись пределы. В частности, Франция уже не рассчитывала вернуть себе свои бывшие владения в Северной Америке. Тем не менее Верженн считал, что Франция еще может вернуть себе право на ведение рыбной ловли у берегов Северной Америки и сохранить за собой владения в Вест-Индии. И он никогда не упускал из виду свою главную цель: ослаблять британскую мощь всюду, где только возможно, и тем самым восстанавливать ведущее положение Франции среди европейских держав. Верженн не собирался действовать против Англии в одиночку. Он стремился сохранять «династическое соглашение» с Испанией как основу для сильной позиции и поддерживать франко-австрийский альянс как противовес союзу Англии с Пруссией против Франции. Что касается войны, то Верженн считал, что Франция не должна вступать в войну с Англией, если не будет полностью уверена в успехе [704] .

Когда в 1770-х годах в колониях возобновились волнения, подобные тем, что имели место в 1760-х, реакция Верженна была осторожной. Британское правительство доказало свою способность благополучно переносить штормы в колониальных морях, и он не хотел, чтобы Франция стала жертвой разыгравшихся стихий. Самым опасным в этой ситуации было то, что преждевременное вмешательство Франции могло бы вернуть ее заклятого врага Четема во власть в качестве главы объединенных сил Британии и Америки: желание захватить французскую Вест-Индию вполне могло породить такой союз. В конце 1775 года, когда разразилась война, эта возможность представлялась ничтожной, и воспрянувший духом Верженн отверг идею нейтралитета в обмен на сохранение французских колоний в Вест-Индии как недостойную рассмотрения. Более того, в конце лета 1775 года он направил в Америку тайного агента Жюльена Ашара де Бонвулуара с заданием наблюдать за происходящим и обещать повстанцам поддержку.

Примерно в то же время еще один агент, наделенный разнообразными талантами, обратил на себя внимание Верженна. Это был Пьер Огюстен Карон де Бомарше, драматург (автор «Женитьбы Фигаро») и авантюрист, человек, который, похоже, не столько ненавидел Англию, сколько любил интриги. У драматургов сильно развито воображение, и Бомарше вообразил себя пророком, предсказав поражение англичан ближайшим летом. В те дни он находился в Лондоне, где жадно впитывал сплетни и слухи, слепо принимая на веру — по крайней мере, на первых порах — самые абсурдные россказни о силе радикалов и слабости правительства. Вероятно, Верженн освободил Бомарше от его иллюзий. Во всяком случае, поскольку Бомарше мог быть полезен, Верженн решил использовать его: он сделал его платным агентом французской секретной службы и после собеседования в Париже отослал его обратно в Лондон с заданием внимательно прислушиваться ко всему, что говорят, и присылать подробные отчеты. Снова оказавшись в Лондоне, Бомарше сошелся с американским агентом Артуром Ли, братом Ричарда Генри Ли из Виргинии, человеком, который во многих отношениях идеально подходил на роль шпиона. Он был вспыльчив и мнителен, но вместе с тем обладал тонким, проницательным умом. После начала боевых действий в Америке Ли остался в Лондоне в качестве агента Массачусетса, и теперь у него появился новый хозяин — Континентальный конгресс.

В начале 1775 года конгресс начал искать поддержку за океаном, отчасти по инициативе одного из своих членов, Бенджамина Франклина. Но поскольку многие из членов конгресса продолжали лелеять надежду на примирение с Великобританией даже после сражений при Лексингтоне и Конкорде, даже после Банкер-Хилла, конгресс остерегался иметь дело с иностранными державами. Несколько членов выдвинули предложение наладить прямые торговые отношения с Европой — шаг, эквивалентный провозглашению независимости и соответственно многим в то время показавшийся неприемлемым. Сделанное королем в августе 1775 года заявление о том, что колонии находятся в состоянии мятежа, увеличили число сторонников этого предложения. Тем не менее конгресс по-прежнему медлил и проявлял осторожность [705] .

29 ноября 1775 года конгресс учредил секретный корреспондентский комитет «с единственной целью ведения переписки с нашими друзьями в Великобритании, Ирландии и других частях света». Помимо Франклина, в комитет вошли Бенджамин Гаррисон из Виргинии, Томас Джефферсон, Джон Дикинсон, Джон Джей и спустя несколько месяцев Роберт Моррис. Комитет незамедлительно поручил Артуру Ли разведать отношение европейских держав к восстанию в Америке. Разумеется, в первую очередь комитет интересовался позицией Франции. Все это делалось с существенными оговорками — протестантский конгресс, представлявший протестантские колонии, сохранял вековую враждебность в отношении католиков и католических государств. (С другой стороны, трудно было ожидать от европейских монархов симпатий к восстанию против одного из их числа [706] .)