Поручик Чаадаев, не давая мне опомниться, выкрикнул новую команду:

— А теперь, граф, вольтижировка! Опора на переднюю луку седла, перемах вправо!

Это было уже за гранью. Хотя бы потому, что из двух предложений я понял ровно несколько слово — «граф» и «вправо».

Однако тут же снова в голове мелькнуло понимание. Перемах — это, по сути, акробатический трюк, прыжок с одной стороны коня на другую. На скаку. Понятия не имею, откуда мне это известно. Я будто получил доступ к сундуку, где хранились знания настоящего Бестужева, потому как других вариантов вообще не вижу.

Я похолодел, представляя, как грохнусь с лошади где-то в самом начале столь сложного упражнения. А потом… Потом решил — да и черт с ним. Попробую просто расслабиться и снова дать волю телу, в котором, надеюсь, опять сработает волшебный тумблер.

— Ну, Петруша… Не подведи. Я тебя, засранца, звездой полка сделаю. Что там полка… Всей России-матушки… — Тихо пробормотал я себе под нос, а потом рванул вперед.

Ноги сами сжали бока Грома, руки нашли опору на высокой передней луке седла, и тело, повинуясь какому-то инстинкту, оторвалось от седла, а потом легко перелетело через конскую спину.

Когда я, задыхаясь от адреналина и восторга, снова оказался в седле, мне стала понятна одна простая вещь — нужно доверять тому, что кроется в недрах сознания настоящего графа. Потому что его самого, как бы, нет. А вот знания… Знания, похоже, остались. Ну и рефлексы тоже никто не отменял. Есть ощущение, графенок, замумуканный постоянным, пристальным вниманием слуг, особенно Захара, мог втихаря тренироваться для будущей службы. Вот какой вывод я сделал.

Честно говоря, когда утренние упражнения закончились, сил вообще не осталось. Но при этом имелось чувство гордости. За себя, естественно. Что ухитрился не ударить в грязь лицом и блеснул талантами. Эх, Петя, Петя… А ты не так уж плох. Мы с тобой, возможно, имеем реальные шансы хорошенько развернуться и стать кем-то стоящим.

Тренировка была закончена и полк получил команду разойтись до обеда.

— Ну что, граф, не желаете промочить горло в Собрании? — громыхал рядом поручик Ржевский, вытирая потное лицо. — А заодно и пообедать по-человечески.

Естественно, я согласился. Мой авторитет гигантскими скачками двигался вверх и я не планировал нарушать этот процесс.

Под Офицерское собрание был выделен один из лучших особняков, реквизированный у сбежавшего польского шляхтича. Он выглядел как величественное здание с колонами и широким крыльцом.

Высокие потолки с остатками лепнины, паркет, натёртый до блеска, и огромные окна, выходящие в запущенный сад, создавали странный контраст с простой едой и шумной компанией военных.

— Граф, где же вы так прятали свои умения? — Похохатывал рядом поручик Ржевский, накладывая себе огромную порцию гречневой каши с мясом. — В вольтижировке вы были легки, как пёрышко! А ведь и не подумаешь. Признайтесь, вы нарочно нас своими заумными речами изводили? Поди так и задумали, чтоб пущий эффект был.

— Это всё философский подход к равновесию, поручик, — невозмутимо ответил я. — Когда дух спокоен, тело обретает гармонию.

Ржевский посмотрел на меня с огромным уважением, но полнейшим непониманием. Видимо, моя глубокая, философская мысль не нашла отклика в его душе, но поручик решил не спорить.

Однако обед, что уже не удивительно, выдался немного беспокойным. За окном столовой, как приклеенный, маячил Орлов. Он добросовестно исполнял свой долг, то и дело затягивая «оду» так громко, чтобы я её слышал.

И все бы ничего. Народу, к примеру, это выступление очень нравилось. Но чертов Орлов повторял один и тот же куплет по кругу. Меня от его вытья начало немного подташнивать. Однако я терпел. Чисто из принципа. Пусть ходит и поет до самого вечера. Глядишь, сделает выводы насчет своей самоуверенности.

После обеда и короткого отдыха поручик Чаадаев скомандовал общее построение на плацу для упражнений с холодным оружием.

— А теперь, господа, — объявил он, — отработаем рубку и основы фехтовального боя.

Моё сердце ухнуло в пятки. Одно дело — позволить телу делать трюки на лошади. Совсем другое — вступить в поединок с саблей, где от твоей реакции зависит, останешься ли ты с рукой или без нее. Черт, черт, черт… Надеюсь, графенок реально сбегал от Захара и занимался тренировками, иначе я могу попасть в просак.

Мне в спарринг-партнёры достался Ржевский. Услышав об этом, он широко улыбнулся.

— Ну что, граф-философ, покажете свою гармонию в бою? Не волнуйтесь, я осторожно.

Мы встали в позицию. Я сжал эфес своей соколиной сабли, а потом просто расслабился. И снова произошло это странное чудо. Рука сама заняла идеальное положение, стойка стала твёрдой, взгляд сфокусировался на противнике. Такое чувство, будто в мой, конкретно в мой мозг полился тонкий ручеёк информации.