“Ой… А ты что, меня… Слышишь?” — выпучивает на меня свои глаза она.

Я обезумело моргаю и пытаюсь понять: может, я так чихнула, что в обморок упала, и у меня теперь галлюцинации? Мне кажется, мне свое попадание в это тело было проще принять, чем… говорящую сову.

“Моргни два раза, если да”.

Я рефлекторно моргаю дважды.

“Ого! Это мне что, теперь не будет скучно?! Я смогу с тобой разговаривать?”

— А до этого ты, значит, скучала… — выдавливаю из себя я.

“Ну, допустим, не скучала, а скучал, — сова (или сов? Или кто он там?) приподнимается на ногах, переминается немного, а потом усаживается обратно. — И да, мне поговорить было не с кем. Ты первая такая”.

— А вчера?..

“Да кто бы мог подумать, что ты не только согреешь и накормишь, но еще и поговорить сможешь, — бухтит сов. — Хотя насчет согреть, конечно, ты не мастер. Чуть не окоченел за ночь!”

От возмущения я едва нахожу что сказать. Вот это претензии!

— Между прочим, это ты в моей спальне окно разбил! И я из-за этого простыла!

Ну ладно. Не только из-за этого, конечно, почти голышом на площади и босиком по улицам тоже не способствуют здоровью, но вот такая неблагодарность за то, что я постаралась позаботиться!

“Хорошо, мы квиты! — как-то быстро идет на попятную сов. — Я Руди. Рудиальмус, если полностью”.

— Рудиальмус, значит, — я переплетаю руки на груди. — И кто же дал тебе это имя, если больше ни с кем ты не разговаривал?

Он снова выпучивает на меня глаза и смотрит так, будто я ему открыла что-то новое. Мордочка вся вытягивается, проявляя высшую степень удивления.

“А я не знаю… Как-то однажды открыл глаза и понял — я Рудиальмус”.

Честно, даже не пытаюсь сдержать смешок. Хотя, если честно, я вот тоже открыла глаза и поняла, что я уже не в лаборатории и вообще не…

Осекаюсь, потому что понимаю, что прошлое имя удается вспомнить с трудом. А прошло-то меньше суток.

— Ладно, я Марика. И мы тут, прости за каламбур, оба на птичьих правах, — говорю я. — Я вроде как без прав и свобод, а ты… Ну, если про тебя узнают, то по шее получу я, а под зад ногой — ты. Все понял?

“Конечно, ты говоришь очень образно, но понял все. Сижу тихо, никого не трогаю, жду еды”.

— Ты вообще как? Сильно болит? — наконец, решаю поговорить по существу я.

“Бывало и хуже”, — Руди нахохливается и отворачивается.

То есть об этом он говорить не хочет, я правильно поняла? Что же с ним такое?

— Ладно, захочешь — расскажешь. Постараюсь прийти к тебе вечером, — говорю я. — Не скучай.

Выхожу из чулана в задумчивости. Интересно… Если бы это птица была волшебная, то, наверное, ее, то есть его, все бы слышали. Но слышу только я. Получается… это я волшебная, что ли?

Желудок предательски урчит, напоминая, что со вчерашнего дня я толком ничего не ела. В столовой пахнет... ничем. И это первый тревожный звоночек.

На все том же красиво сервированном столе стоит тарелка. А в ней… какая-то серая масса, отдаленно напоминающая овсянку. Комки разного размера плавают в мутной жиже, а сверху всё это великолепие покрылось противной плёнкой. Так и хочется от этого вида пойти и повыть на болотах вместо известной всем собаки.

Рядом с тарелкой на блюдце с голубой каймой лежит подсохший хлеб, больше похожий на сухарь, а в чашке из тончайшего фарфора — чай цвета мутной лужи.

Кажется, я даже в старой школьной столовой такого безобразия не видела.

— Приятного аппетита, — с елейной улыбкой говорит Клотильда, проходя мимо. От её приторно-сладкого голоса во рту становится горько. — Надеюсь, завтрак придется тебе по вкусу.

Набираюсь смелости и пробую кашу: безвкусная, холодная и с комками. Это вот прям на столовскую похоже. Чай тоже остыл и горчит так, будто заварку использовали уже раз пять. Причем не нормальную, листовую, а пакетик.

Клотя возится в углу, довольно улыбаясь себе под нос. Ясно. Меня настигла месть за то, что дракон перевел меня в теплую комнату. Интересно, она действительно думает, что я это буду есть?

— Тебе что-то не нравится? — снова появляется Клотильда, её глаза злорадно поблескивают, а на губах оскал. — А ты думала, будут деликатесы? Знай свое место.

Молча встаю из-за стола. Клотя фыркает, довольно ухмыляется, но молчит. Что уже радует. Лучше поголодаю, чем буду травиться этой бурдой. На кухне что-нибудь точно найду. И свежее, и съедобнее.

Спускаюсь туда, где тепло и уютно. В огромной печи потрескивают поленья, на столе горой высятся свежие булочки, от которых исходит божественный запах корицы и ванили. Марта месит тесто, напевая что-то себе под нос, но как только видит меня, расплывается в добродушной улыбке.