Вашингтон сделал все возможное, чтобы евреи почувствовали себя полноправными американцами. В своём знаменитом письме от 18 августа 1790 года он поблагодарил членов синагоги Туро в Ньюпорте за теплый приём во время своего турне по Новой Англии. Он заверил их, что «к счастью, правительство Соединенных Штатов, которое не дает фанатизму никакой санкции, преследованиям никакой помощи, требует только, чтобы те, кто живёт под его защитой, вели себя как добропорядочные граждане». Америка, по его словам, является для них таким же домом, как и для всех остальных. «Пусть дети рода Авраамова, живущие в этой земле, — писал он, — продолжают заслуживать и пользоваться доброй волей других жителей; в то время как каждый будет сидеть в безопасности под своей виноградной лозой и смоковницей, и никто не будет заставлять его бояться». [1458]

Экуменический дух Вашингтона, однако, не проистекал из безразличия к важности религии для гражданской культуры Америки. Действительно, в его первой инаугурационной речи было больше религиозного чувства, чем в любой из последующих инаугурационных речей президента в американской истории, за исключением второй речи Линкольна. [1459] В ноябре 1789 года Вашингтон быстро согласился с рекомендацией Конгресса провозгласить Национальный день молитвы и благодарения, чтобы от имени американского народа признать «многие значительные милости Всемогущего Бога, особенно предоставив им возможность мирным путем установить конституцию правительства для их безопасности и счастья». [1460] Несмотря на все свои рассуждения о разуме и просвещении, Вашингтон и другие ведущие основатели были более религиозны, чем иногда кажется. Большинство из них не возражали против религии, если она была разумной и упорядоченной. Вашингтон был членом ризницы своей англиканской, позже епископальной, церкви и оставался частым прихожанином, хотя, в отличие от своей жены Марты, он так и не стал членом своей церкви, то есть не принимал участия в Евхаристии по воскресеньям, когда причащался. Вашингтон, совершенный масон, считал себя просвещенным в религиозных вопросах («не будучи фанатиком ни к одному из видов культа»), он почти никогда не преклонял колени в молитве и, похоже, никогда не покупал Библию. Однако Вашингтон, в отличие от Джефферсона, не испытывал глубокой неприязни к организованной религии или духовенству, если они вносили вклад в гражданскую жизнь; более того, будучи главнокомандующим во время Революционной войны, он требовал, чтобы все войска посещали религиозные службы, и предписывал публичное бичевание для тех, кто нарушал эти службы. [1461]

В своей «Прощальной речи» Вашингтон подчеркивал важность религии и морали для республиканского правительства и особенно выделял религиозное обязательство, которое лежит в основе принесения присяги. При всём своём деизме, когда Вашингтон говорил о Боге как о «Великом архитекторе Вселенной», он был уверен, что тот непосредственно вмешивается в человеческие дела; более того, он считал, что во время революции Провидение позаботилось не только о процветании Соединенных Штатов, но и о его личном благополучии. Он, Франклин и, собственно, большинство основателей верили в действенность молитвы, а также в некую загробную жизнь. [1462]

Джефферсон серьёзно относился к возможности существования загробной жизни. Несмотря на сильную неприязнь к ортодоксальному христианству, он всю жизнь внешне оставался англиканином, а затем епископалом. Он регулярно посещал церковь, крестился и венчался в своём приходе, служил в местной ризнице и иногда посещал церковные службы в правительственных зданиях Виргинии. Джефферсон был известен своим лицемерием, но в данном случае его внешняя демонстрация религиозной приверженности, похоже, была вызвана его глубоким отвращением к личным разногласиям.

Он усвоил урок о том, что не следует публично говорить о религии, из своих ранних неосторожных высказываний. В «Заметках о штате Виргиния» он писал: «Я не обижаюсь на то, что мой сосед говорит, что есть двадцать богов или нет никакого бога. Он не оттопыривает мой карман и не ломает мне ногу». Затем в преамбуле к своему законопроекту 1786 года о свободе вероисповедания в Виргинии Джефферсон, к удивлению многих, заявил, что «наши гражданские права зависят от наших религиозных взглядов не больше, чем наши взгляды на физику или геометрию». [1463] Поскольку эти публичные высказывания резко расходились с мнением как простых людей, так и большинства элитных дворян, они вызвали бурю критики. В дальнейшем Джефферсон ограничивал свою насмешливую критику христианства частными письмами, адресованными тем, кто, по его мнению, не возражал против его взглядов.

На выборах 1800 года эти неловкие публичные высказывания привели к тому, что Джефферсона назвали «французским неверным» и «атеистом» — несомненно, это самое обидное обвинение, которое когда-либо выдвигали против него его оппоненты. «Если Джефферсон победит, едва ли мы сможем избежать Гражданской войны», — предупреждал адвокат Теодор Дуайт в типично федералистском выпаде, появившемся в 1800 году в газете Connecticut Courant. «Убийства, грабежи, изнасилования, прелюбодеяния и кровосмешения будут открыто преподаваться и практиковаться, воздух будет раскалываться от криков бедствия, земля будет пропитана кровью, нация — чёрной от преступлений». [1464]

Хотя Джефферсон, как и все основатели, не сомневался в существовании Бога, он публично молча терпел эти обвинения в атеизме, неверности и безнравственности, а в частном порядке считал их характерной болтовней фанатичных клерикалов-федералистов. От священнослужителей Новой Англии он не ожидал ничего, кроме «крайнего проявления их гнева». «Я не желаю ничего, — говорил он, — кроме их вечной ненависти». [1465]

И все же Джефферсон очень хотел привлечь на сторону республиканцев всех тех простых религиозных людей, которые голосовали за его противника. Для этого, как он знал, ему нужно было отвести обвинения федералистов в том, что он враг христианства. Поэтому, к удивлению многих федералистов, в своей первой инаугурационной речи он сказал много хорошего о религии. Он также прекрасно понимал, какой эффект произведет его деятельность в качестве президента, когда в январе 1802 года он посетил церковную службу, проходившую в зале заседаний Палаты представителей. Его посещение вызвало широкий общественный резонанс и поразило федералистов. Несмотря на наличие других церквей, Джефферсон продолжал посещать церковные службы в зале Палаты представителей и предоставлял здания исполнительной власти для проведения церковных мероприятий. Иногда музыкальное сопровождение религиозных служб обеспечивал оркестр морской пехоты США. Однако, будучи президентом, Джефферсон придерживался своей клятвы никогда не объявлять дни поста и молитвы, как это делали два его предшественника.

В 1803 году, получив экземпляр книги Джозефа Пристли «Сравнение Сократа и Иисуса», Джефферсон решил изложить свои собственные мысли в сочинении, которое он назвал «Syllabus of an Estimate on the Merit of the Doctrines of Jesus, compared with Those of Others». Он отправил копии этого эссе из тысячи слов Пристли, Бенджамину Рашу (который спрашивал его о религиозных взглядах), другу Джону Пейджу, а также членам своего кабинета и семьи. Вслед за этим эссе он выпустил отредактированную версию Нового Завета, в которой вырезал все упоминания о сверхъестественных чудесах и божественности Христа, но сохранил все отрывки, в которых Иисус проповедовал любовь и Золотое правило. Он назвал этот сборник «Философия Иисуса». Он сказал одному другу, что эти работы, которые стали называться Библией Джефферсона, являются «доказательством того, что я настоящий христианин, то есть ученик доктрин Иисуса, сильно отличающийся от платоников, которые называют меня неверным». [1466] Несмотря на то что он так и не опубликовал эти труды, поползли слухи о том, что Джефферсон изменил свои религиозные взгляды, которые Джефферсон старательно опровергал.