Но при всём своём богатстве Лайон всегда оставался «невежественным ирландским щенком» в глазах образованных джентльменов, таких как Натаниэль Чипман. Дело не в том, что сам Чипман происходил из благородной среды. Это далеко не так: он был сыном кузнеца и фермера из Коннектикута. Но в 1777 году он окончил Йельский колледж, и, по его мнению, это делало разницу между ним и такими, как Мэтью Лайон. Как и многие другие лидеры революции, Чипмен был первым из своей семьи, кто поступил в колледж и стал полноправным джентльменом. Отказавшись от службы в революционной армии в 1778 году из-за отсутствия дохода, «необходимого для поддержания характера джентльмена» и «офицера», Чипман последовал за многими другими переселенцами из Коннектикута, включая Лайона, вверх по реке Коннектикут в Вермонт, где, как он думал, его диплом колледжа и юридическое образование в Личфилдской школе права могли бы пойти дальше. «Я действительно буду rara avis in terris, — шутил он другу в 1779 году, — потому что в штате нет ни одного адвоката. Подумайте… подумайте, какой фигурой я стану, когда стану оракулом закона для штата Вермонт».

Хотя в этих откровениях об амбициях близкому другу была доля самозащитного юмора, нет сомнений, что Чипман всерьез собирался быстро подняться в правительстве и в конце концов даже стать членом Конгресса Конфедерации, который в то время был высшим национальным органом власти в стране. Все его шутки о «многих ступенях», которые ему предстоит преодолеть, чтобы достичь «этой вершины счастья». «Сначала адвокат, затем выборщик, судья, депутат, помощник, член Конгресса» — лишь подчеркивают его высокомерную уверенность в том, что такие должности по праву принадлежат образованным джентльменам вроде него. То, что Чипман стал федералистом, было так же неизбежно, как и то, что Лайон стал республиканцем. [567]

Естественно, Лайон был глубоко возмущен таким человеком, как Чипман. Он считал его и его коллег-юристов «профессиональными джентльменами» и «аристократами», которые использовали свои знания в области общего права в интересах бывших лоялистов, нью-йоркских лендлордов и других «переросших земельных барыг, предпочитая им более бедные слои населения». Каким бы крупным фабрикантом и богачом он ни стал, Лайон не ошибался, утверждая, что представляет интересы более бедных слоев населения, поскольку эмоционально и традиционно он оставался одним из них. С его точки зрения, борьба между федералистами вроде Чипмена и республиканцами вроде него самого была действительно, как он говорил, вторя Джону Адамсу, «борьбой… между аристократами и демократами». В 1793 году Лайон основал газету «Фермерская библиотека», которая выступала против финансовой программы Гамильтона и пропагандировала Французскую революцию. В то же время он не упускал возможности заклеймить Чипмена и его семью «тори» и «аристократами». [568]

Ирония по поводу того, что его назвали «аристократом», не прошла даром для Чипмена и его семьи. «Натаниэль Чипман — аристократ!» — с изумлением сказал его брат. «Это должно звучать очень странно… для всех, кто был свидетелем его простых, республиканских манер, привычек и чувств». Однако на самом деле Чипман был таким же аристократом, как и все жители Вермонта, и Лайон, особенно потому, что он был богаче Чипмана, глубоко возмущался тем, что его заставляли чувствовать свою неполноценность. [569]

Хотя Лайон был членом законодательного собрания штата, большую часть 1790-х годов он провел в попытках избраться в Конгресс Соединенных Штатов и в 1797 году добился успеха. Он прибыл в Филадельфию, кипя гневом на аристократический федералистский мир. Он сразу же начал высмеивать обычные церемонии, связанные с ответом Палаты представителей на обращение президента. Он заявил, что не желает принимать никакого участия в «таком мальчишеском деле». В ответ федералисты не упустили возможности высмеять его поведение и происхождение, как в самом Конгрессе, так и в прессе. Чипман, в то время один из сенаторов от Вермонта, надеялся, что Лайон создает настолько «невероятную фигуру», что поставит в неловкое положение своих коллег-республиканцев. Федералисты называли его «лохматым Мэттом, демократом», «зверем», которого нужно посадить в клетку, «Лайоном», пойманным в болотах Гибернии. По их словам, он был ирландцем, в котором не было настоящей американской крови. Однако самую сокрушительную атаку на Лайона предпринял Уильям Коббетт, язвительный федералист, редактор «Porcupine’s Gazette». Среди прочих насмешливых и сатирических комментариев Коббетт привел тот факт, что Лайон был отдан под трибунал за трусость во время Революционной войны и в наказание был вынужден носить деревянную шпагу. Об этом ни Лайон, ни федералисты не были склонны забывать. [570]

30 января 1798 года, во время короткого перерыва в работе Конгресса, Лайон говорил группе своих коллег-конгрессменов, что консервативным жителям Коннектикута нужен кто-то вроде него, чтобы прийти со своей газетой и превратить их в республиканцев. Федералист Роджер Грисволд из Коннектикута прервал выступление, чтобы сказать Лайону, что если он собирается идти в Коннектикут, то ему лучше носить свой деревянный меч, после чего разъяренный Лайон плюнул в лицо Грисволду. Многие члены парламента были возмущены поведением Лайона, но ещё больше их потрясла «возмутительная» и «неприличная» защита, которую он предложил: в газетах сообщалось, что он сказал: «Я пришёл сюда не для того, чтобы меня все пинали». Когда федералисты потребовали исключить Лиона из палаты за «грубые непристойности», республиканцы встали на его защиту и не допустили большинства в две трети голосов, необходимого для исключения.

Разочарованный, Грисволд хотел отомстить за свою честь. Если бы он считал Лайона равным себе, он мог бы вызвать его на дуэль; вместо этого, спустя две недели после того, как его оплевали, он напал на Лайона и начал пороть его в зале Палаты представителей. В ответ Лайон схватил каминные щипцы, и в итоге они боролись на полу Палаты представителей. Многие были в ужасе, а некоторые пришли к выводу, что Конгресс стал не лучше «таверны», наполненной «зверями, а не джентльменами». [571] Этот необычный случай борьбы двух конгрессменов на полу Палаты представителей показал всю остроту партийной вражды и появление новых людей в политике.

НО СОЦИАЛЬНАЯ СТРАХОВКА, лежавшая в основе политического конфликта между федералистами и республиканцами в северных штатах в 1790-х годах, была связана не только с тем, что новые средние слои населения бросили вызов устоявшемуся порядку. Дело было ещё и в том, что сложившийся аристократический порядок был слишком слаб, чтобы противостоять этим вызовам. Постоянная проблема американского общества — слабость его потенциальной аристократии, по крайней мере на Севере, — стала ещё более очевидной в 1790-х годах. Слишком многие федералисты, такие как Уильям Купер, не обладали атрибутами джентри и казались едва ли отличимыми от тех средних слоев, которые бросали им вызов.