В субботу вечером, 19 февраля 1848 года, чуть позже наступления сумерек, в Вашингтон прибыл специальный курьер, совершивший удивительно быстрое путешествие из Мехико. Он покинул мексиканскую столицу всего две недели назад, поспешил через горы в Веракрус, где сел на корабль до Мобила, а оттуда всего за четыре дня добрался до Вашингтона. Первым делом по прибытии он передал миссис Николас П. Трист два письма от её мужа из Мексики, после чего отправился в дом государственного секретаря Джеймса Бьюкенена. Бьюкенену он передал договор, который Трист заключил 2 февраля в Гваделупе-Идальго, чтобы положить конец войне с Мексикой. [1] По этому договору Соединенные Штаты должны были получить территорию площадью более 500 000 квадратных миль, включая нынешние Калифорнию, Неваду и Юту, большую часть Нью-Мексико и Аризоны, а также часть Вайоминга и Колорадо — после Луизианской покупки это самое крупное пополнение национальных владений. [2]

Более века спустя читатели в Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Солт-Лейк-Сити, Фениксе, Тусоне, Альбукерке, Санта-Фе и даже Лас-Вегасе могли бы предположить, что такое огромное приобретение было бы встречено с диким энтузиазмом, но это было отнюдь не так. Напротив, Джеймс К. Полк, целеустремленный человек, находившийся тогда на третьем году своего президентства, нашел договор крайне нежелательным. Правда, его условия полностью совпадали с тем, чего он хотел, отправляя Триста в Мексику в апреле предыдущего года. Но с тех пор произошло много событий. В сентябре генерал Уинфилд Скотт победным маршем вошёл в Мехико. Оккупация столицы привела Мексику к кризису, во время которого Санта-Анна подал в отставку с поста президента, оставив правительство в шаге от краха, а саму страну — готовой к захвату. Эти события подтолкнули некоторых орлиных экспансионистов в Соединенных Штатах к расширению своих устремлений и присоединению к нараставшему с 1846 г. призыву к аннексии всей Мексиканской республики. Ещё до этих событий Полк готовился повысить цену мира, и, составляя планы своего ежегодного послания в конце 1847 года, он подготовил заявление, в котором угрожал, что «если Мексика затянет войну», то, помимо Калифорнии и Юго-Запада, «необходимо будет потребовать уступки ещё нескольких земель в качестве дальнейших репараций». Впоследствии его политическая осторожность заставила его вернуться к более двусмысленным формулировкам, но к 1848 году его первоначальные цели в отношении Калифорнии и Юго-Запада, которые когда-то казались такими смелыми и устремленными, теперь стали казаться приходскими и лишёнными воображения. [3]

В то самое время, когда победа раздувала амбиции Полка, его эмиссар мира впал в глубокую немилость. Николас Трист, единственными отличиями которого в прошлом были брак с внучкой Томаса Джефферсона и должность главного клерка в Государственном департаменте, был выбран для поездки в Мексику, потому что казался лояльным демократом, который будет делать то, что ему скажут, и оставит потенциальную славу на усмотрение секретаря Бьюкенена или других светил. Но он сильно разочаровал Полка. Во-первых, он заявил мексиканцам о готовности рассмотреть вопрос об уступке территории на юге Техаса между реками Нуэсес и Рио-Гранде, что, согласно инструкциям, он не должен был делать по своему усмотрению. Только это заставило Полка в октябре поспешить с отзывом, который уже был заказан просто потому, что президент не хотел показаться слишком заинтересованным в мире. [4] Затем, в декабре, президент узнал, что Трист, после того как вначале жестоко поссорился с Уинфилдом Скоттом, стал теплым другом главнокомандующего генерала вигов, и что они вдвоем планировали использовать военный фонд Скотта для покупки договора у мексиканских мирных комиссаров. Это было бичом президентства Полка, что его лучшие генералы были вигами, которых он ненавидел больше, чем мексиканцев, и он не собирался поддерживать демократического мирного комиссара, который бы сотрудничал с ними. Полк, разбуженный сообщениями о подкупе, начал планировать отзыв Скотта и с нетерпением ждал возвращения уволенного эмиссара. [5]

Затем произошло невероятное. 15 января пришло письмо на шестидесяти пяти страницах от Триста, который не получал послания от 25 октября, отзывающего его, пока не оказался в глубине переговоров о заключении договора. Он знал, что администрация хочет заключить договор; он считал, что в его силах добиться мира и что его моральный долг — не тратить эти силы попусту. Он считал, что письмо с его отзывом не имело обязательной силы, поскольку было написано без учета обстоятельств в Мехико. Таким образом, главный секретарь, который был назначен отчасти из-за его ожидаемой уступчивости, отказался от отзыва и 6 декабря написал письмо, чтобы сообщить правительству, что в качестве частного лица он продолжает вести переговоры о заключении мирного договора.

Администрация могла использовать или не использовать этот договор по своему усмотрению. Для пущей убедительности Трист прочитал президенту лекцию: намекнул, что Полк планировал неправомерную завоевательную войну; намекнул, что он и генерал Скотт спасут администрацию вопреки ей самой; осудил близкого друга Полка Гидеона Пиллоу как «интригана… …с непостижимой подлостью характера». Когда Полк прочитал это, его захлестнул гнев , и слова удушливой ярости полились на страницы его дневника: «Его депеша высокомерна, дерзка, очень оскорбительна для его правительства и даже лично для президента… Для меня очевидно, что он стал орудием генерала Скотта… Никогда в жизни я не испытывал такого негодования… Он лишён чести и принципов… очень низкий человек». [6]

Полк написал эти слова 15 января. Ровно через пять недель на пороге его дома появился договор мистера Триста.

В течение двух дней президент боролся с неизбежным, но на самом деле у него не было выбора, и он это знал. Мексиканская война была крайне непопулярна в значительной части страны; её считали неоправданной агрессией в защиту порочного института рабства, а Полка осуждали как поджигателя войны. Палата представителей, находящаяся под контролем вигов, фактически проголосовала за резолюцию, в которой заявила, что считает войну «ненужной и неконституционной, начатой президентом Соединенных Штатов»; [7] общественность жаждала мира, а договор, в конце концов, был точным выполнением условий самого Полка, сформулированных десятью месяцами ранее. Он сам определил своё положение и решительно заявил об этом своему кабинету:

Ничего не оставалось делать, как отправить документ Триста в Сенат.

Сенат получил договор 23 февраля, но не сразу приступил к его обсуждению, поскольку двадцать второго числа Джон Куинси Адамс был зарублен на полу палаты представителей, и дела конгресса были приостановлены до его похорон. [9] Но затем Сенат начал действовать с удивительной быстротой. Менее чем через две недели ратификация была проголосована. Но ещё до того, как закончилась эта короткая борьба, события показали, что за голосами, спасшими мирное урегулирование, стояли сложные и весьма неоднозначные позиции. Две особенно важные поправки были внесены на голосование, и они выявили перекрестные течения в Сенате. 6 марта Джефферсон Дэвис из Миссисипи внес поправку, которая должна была изменить границу таким образом, чтобы включить большую часть территории, которая сейчас является северной Мексикой. Поскольку вряд ли можно было ожидать, что Мексика согласится с таким изменением, голосование за поправку фактически означало голосование за продолжение войны, но, тем не менее, поправка получила голоса одиннадцати демократов, включая Стивена А. Дугласа из Иллинойса, Дэниела С. Дикинсона из Нью-Йорка, Эдварда А. Ханнегана из Индианы, Уильяма Аллена из Огайо и семи сенаторов от рабовладельческих штатов. 8 марта Джордж Э. Баджер, виг из Северной Каролины, предложил поправку, которая должна была исключить из договора все территориальные приобретения. Поскольку было предрешено, что в таком виде договор никогда не наберет большинства в две трети голосов, внесение этой меры поставило вигов, выступавших против аннексии и войны, перед дилеммой: чтобы прекратить войну, им придётся согласиться на аннексию, или, чтобы предотвратить аннексию, им придётся продлить войну. Тем не менее, пятнадцать вигов проголосовали за поправку Бэджера. Восемь из них, включая Дэниела Уэбстера, представляли Новую Англию, один — Нью-Джерси, один — Огайо, три — пограничные штаты Делавэр, Мэриленд и Кентукки, и по одному — Северную Каролину и Джорджию. По результатам этих двух голосований было очевидно, что достаточное количество сенаторов недовольны договором, чтобы его провалить. Но когда 10 марта состоялось решающее голосование, противоборствующие группы не смогли объединиться. Экспансионисты, которые хотели аннексировать северную Мексику, боялись отвергнуть договор, обеспечивающий безопасность Калифорнии и Юго-Запада, и по вопросу о ратификации только пять из одиннадцати, голосовавших за поправку Дэвиса, теперь проголосовали против. Если бы к этим пяти присоединились пятнадцать вигов, не желавших никаких территориальных приобретений, они образовали бы блок, превышающий одну треть, необходимую для поражения договора, но противники экспансии боялись отвергнуть аннексию, когда это означало также отвергнуть мир, и только семь из пятнадцати, голосовавших за поправку Бэджера, проголосовали против ратификации. По вопросу ратификации ещё два сенатора, Томас Харт Бентон из Миссури и Сидни Брис из Иллинойса, проголосовали против. В общей сложности двадцать шесть из пятидесяти восьми сенаторов в разное время голосовали против основных положений договора, но, тем не менее, был ратифицирован 38 голосами против 14. [10] Затем он был спешно возвращен в Мексику и там одобрен обеими палатами Конгресса, чтобы 30 мая можно было обменяться ратификациями. [11]