Некрасиво обманывать тех, кто тебе помогал, пусть и желая при этом заиметь собственную выгоду. Но совестливые люди как-то не проникают в политику.

Расчёт на то, что Елизавета Петровна хоть что-то сможет сделать, как-то продвинуть меня по службе, пока не оправдывается. Ушаков и вовсе, едва шевельнув пальцем в мою сторону, думает, что это я ему во всём и всегда должен. Просто так, потому что он — Ушаков и потому что он не арестовал и не пытает меня. И только за это, якобы, должен быть благодарным.

И сейчас… без меня, меня женили. Но моя женитьба на прелестнице Менгден в один миг превращает меня из выскочки и крайне странного карьериста в заслуженного члена общества. И речь не только о том, что с женатым мужчиной больше доверия в делах.

Пётр Великий многое изменил в России, большую часть порядков и вовсе сломал. Но невозможно было сломать убеждение людей, что если ты владеешь землёй и многими душами крестьянскими, то только тогда ты и человек. Ну, а если у тебя за душой нет богатых деревень, то ты — всего лишь временщик.

Вот за такого выскочку и могли принимать меня, пока я не заполучил в своё распоряжение большое поместье, причём во вполне котируемом регионе Российской империи. Учитывая ещё и то, что мною куплен большой участок земли у башкир, что я являюсь единственным наследником пусть и небольшого, но всё же поместья под Калугой… Получается, что я по своему благосостоянию — вполне даже не самый последний человек.

И пусть я покажусь жестким человеком, но ведь… от жены всегда можно избавиться. Тем более от такой свободолюбивой, какой, несомненно, является Юлия. Да стоит только подстроить то, что она якобы мне изменит… Да, некоторым образом это будет осуждаться обществом, которое уже рвётся к свободе и к революции в межполовых отношениях. Но ведь можно по-разному преподать информацию.

А потом… и новый брак. Я же остаюсь достаточно богатым помещиком, при своих чинах и положении. Вот тогда и можно будет уже всерьёз задумываться о том, чтобы породниться с каким-нибудь влиятельным родом.

Такой план, пусть и попахивает не лучшими ароматами, но вполне осуществим. К сожалению, мне сложно припомнить какой-нибудь взлёт на вершину политического Олимпа хоть одного великого человека, чтобы не вспомнить на пути этого восхождения подлость и предательство.

Кому-то, чтобы стать великим, надо было убить своего отца, как, например, Александру Македонскому. Кому-то — нарушить законы и пойти войной на собственное государство, например, Юлию Цезарю. Да и нынешняя русская императрица, пусть её и не следует считать великой, но также пришла к власти через обман, подлог и предательство.

Подумав об этом, я вновь подружился со своей совестью, принимая ситуацию как необходимую для своего возвышения. Откажись я прямо сейчас от брака с Юлианой — отправили бы обратно в Уфу, где год или два, а может, и все десять лет, я сидел бы и занимался… Да, уверен, что уже ничем бы и не занимался, потому как пришла бы апатия и чувство безысходности, которые никак не мотивируют к энергичной жизни и службе.

— У меня есть к вам ещё одна просьба, ваша светлость, — когда Бирон уже подводил наш разговор к теме коневодства, стало понятно, что иного случая не будет, и сейчас мне придется выслушать очень много интересного и не очень про коней, я обратился к герцогу.

— Мне кажется, господин Норов, что вы и так получили сполна, даже больше, чем кто-либо мог бы рассчитывать на вашем месте. Не учат ли и православных тоже: Господь наш велит смиряться и умеряться в своих желаниях? — а я применил всё своё терпение, чтобы только не рассмеяться.

Это он-то, Бирон, такой благочестивый христианин? Да ещё и смиренный, и меру знает своим желаниям? Сын конюха, который стал вторым человеком в Российской империи, а по некоторым вопросам — так и вовсе первым. Смирился он, мля, умерился, ити е мать!

Это он в какой-то момент смирился со своей участью и не последовал за императрицей в Москву? Нет, не смирился, а на свой страх и риск, отправился вслед за своей любовницей. А ведь чётко было запрещено Анне Иоанновне иметь рядом с собой ещё и Бирона.

— Поспособствуйте еще, ваша светлость, тому, чтобы я мог писать свои воззвания в «Петербургских ведомостях». А также чтобы не чинили мне препятствий, коли я начну искать возможности для создания первого русского журнала, — вроде бы и просил я, но тон мой был требовательный. — Ни в Академии наук, ни в Берг-коллегии.

— Заводы ставить свои задумали? Или для чего Берг-коллегия? — спросил задумчиво Бирон.

Первую часть моей просьбы он как будто бы даже и не услышал. Наверняка посчитал это столь несущественным, что и не стоит обращать внимания. Как я и говорил, силу слова в этом мире недооценивают. Возможно, ещё потому, что всё ещё сильна Сила Слова Библии и ее интерпретация у священника. Не случилось ещё того перехода, когда светская пресса будет в значительной степени влиять на умы. И я именно этот переход хотел бы ускорить.