Дядя Герман походил с нами еще не много, а потом откланялся, сославшись на свою занятость.

Проводив его задумчивым взглядом Юлия, сказала:

– Зря дядя Герман рассчитывает так быстро справится с Нечаевым. Это очень крепкий орешек.

– Видимо он переместился сюда, в наше время, в тело этого Панкратьева как раз пять лет назад.

– Видимо да. Но Нечаев не был бы Нечаевым если бы после своей минимальной адаптации к новым условиям не стал бы искать возможностей как для удовлетворения своих преступных наклонностей, так и для криминального заработка. Тем более, что эта задача облегчалась для него тем, что он хорошо знал как преступный мир Величанска так и все расклады в нем. В девяностые он был тем, кто разгромил старые преступные сообщества в нашем городе, сформировавшиеся еще в советское время. Разгромил, а их остатки подчинил себе. Так что информации ему было не занимать. Думаю, что взаимодействие с нынешними криминальными авторитетами было для него своеобразной игрой. С его точки зрения они никто, обыкновенные сявки, воображающие себя непонятно кем. Нечаев — это преступник совершенно новой формации и совершенно иного масштаба.

– Какой он все-таки страшный человек, - повел я зябко плечами, - и вот такие люди совсем скоро окажутся и при больших деньгах, и при власти! Страшно подумать об этом. Неужели мы так ничего и не сможем сделать, чтобы хоть как-то попытаться изменить будущее?

– Мы его меняем Санечка, - ответила мне Юля, - не знаю правда в лучшую или худшую сторону. Но в том будущем, в котором мы будем жить, Нечаева уже не будет.

Весна пришла в Величанск изгоняя своим теплом холод и сумрак зимы. С конца марта над городом рассеялись наконец плотные зимние облака, небо прояснилось, столбик термометра неуклонно пошел вверх, снежные сугробы начали чернеть и стремительно уменьшатся в размерах под лучами уже по-весеннему теплого солнца. По улицам и переулками побежали быстрые весенние ручьи. Зима еще огрызалась, ночными заморозками, временами ясное небо застилали по-зимнему темные тучи, из которых падали на землю хлопья мокрого снега, но каждому было понятно, что ее дни сочтены и впереди всех нас ждет тепло стремительно прибавляющихся весенних дней.

Юлю выписали из больницы двадцать пятого марта. Выписали на больничный строго настрого приказав ходить на лечебно-восстановительные процедуры. Что касается Светланы Степановой, то она тоже постепенно шла на поправку, ее уже перевели из реанимации в общую палату, однако лежать в больнице ей предстояло еще достаточно долго. Выяснилось, что помимо сильного сотрясения мозга и пневмонии, она поступила в больницу с признаками выраженной интоксикации наркотиком которым накачивал ее Нечаев, чтобы подольше держать в бес сознательном состоянии.

Как бы то ни было, но девушка и на этот раз осталась жива. Ее родители пришли к нам домой с визитом благодарности. Естественно, что они ничего и не подозревали о том, что за минувший год их дочь должна могла погибнуть дважды, причем она и погибла, но где-то там, в другой, параллельной нашей, реальности.

В связи с тем, что в наших с Юлией мероприятиях по исправлению “сущего” наступила как минимум пауза я наконец с энтузиазмом погрузился в работу над кандидатской. В итоге я сумел за две недели сделать столько, сколько раньше не делал и за три месяца. Работа у меня просто спорилась. Пашкевич был весьма доволен достигнутыми мною результатами, о чем он не преминул сообщить всем на очередном заседании кафедры приведя меня в пример остальным аспирантам.

Заварзина же пребывая на больничном отчаянно хандрила. По ее словам, “все у нее валилось из рук”. Она постоянно жаловалась мне, что “в этой долбанной реальности, где нет еще интернета и социальных сетей несчастной больной женщине совершенно нечем занять время!”. У меня даже порой возникало ощущение, что поимка Нечаева словно лишила Юлию некоей цели, стремление к которой придавало ее жизни главное содержание и смысл.

Мы несколько раз заходили в гости к Дяде Герману, чтобы в том числе узнать о том, как движется следствие по делу Нечаева-Панкратьева.

Дядя Герман рассказывал нам, что Нечаев продолжает симулировать психическое расстройство и его направили на судебно-психиатрическую экспертизу. Все это, по его словам, никак не могло помочь ему поскольку улик против Нечаева имелось “вагон и маленькая тележка”, а душевное расстройство он изображает весьма не умело.

– Никуда он не денется. Ни один суд его не пощадит. Так что стенка этому Панкратьеву. Стенка.

– На месте дяди Германа я не была бы столь однозначно настроена в отношении будущей судьбы Нечаева, - озабоченно сказала мне Юлия уже дома.

– Неужели ты думаешь, что ему удастся избежать расстрела? По-моему, это совершенно исключено. Невменяемым его никогда не признают, если верить дяде Герману, а я ему верю. Что еще может хоть как-то облегчить его участь? По-моему ничто.

– Ты забываешь, что он так же, как и я попаданец. И так же, как и я несет в себе знание о будущем. Пусть оно во многом весьма специфично, но тем не менее. Для органов это даже лучше. Нечаев может стать для них надолго целым кладезем компромата. Особенно если учесть грядущие события. Если он поймет, что у него нет иного выхода то вполне окажется способным пойти с этого козыря. Ты, конечно, понимаешь, что тогда его никто расстреливать не будет. Напротив, с него начнут пылинки сдувать!