— И что сделали? — принимая правила игры, поинтересовался я.

— А вот взял и высказал Шпыне нашей все, что думаю! — рубанув воздух ладонью, объявил Борода.

— Вот прям-таки все? — прищурился Митрич.

— Все! наливай!

— Вот куда ты спешишь? А? — укоризненно посетовал дядь Вася, но огонь-воду, тем не менее, разлил.

— Не полни. По чуть-чуть, — пригрозил Степан Григорьевич. — И молодому поменьше, это он там в своей Москве привык к водке. К нашему-то еще приловчиться надо. Не дело это, ежели учитель по селу пьяным пойдет.

— И то верно, — кивнул Митрич, плеснув мне на два пальца.

— Так и чего сказал-то?

— Кому?

— Ну, Зойке-то нашей.

— А, Зое Аркадьевне, — завхоз погрозил дядь Васе пальцем. — Уважаемый человек Зоя. А вот характером не вышла… да-а-а… баба без мужика — это тебе не сахар, а отрава горькая…

— Эт точно, — поддакнул Василий Дмитриевич. — Ну, будь вздрогнем.

— Вздрогнем.

Мы снова чокнулись, выпили, закусили уже по-человечески, в голове моей слегка зашумело, огонь-вода приятным теплом прокатилась по гортани и мягко осела в желудке.

— Ты кушай, кушай Егор Ляксандрыч, — заботливо заворчал Митрич. — На-ка вот, Манин пирожок-от с мясом. Утром, поди, не успел? — полюбопытствовал названный батя.

— Успел, как не успеть. Такую вкусноту да не успеть, — улыбнулся я.

— А твоя-то? Поди не ела? Фигуру блюдет? — блеснув хитрой улыбкой, как бы невзначай поинтересовался дядь Вася.

— О, как, — настал черед удивляться Степану Григорьевичу. — Неужто с фельдшеркой сладилось? Быстро вы…. — покачал завхоз головой. — В наше время такого не было… Ну да, времена нынче такие, быстрые… — проворчал Борода чуть осуждающе.

— Бери выше, — хохотнул Митрич. — Чего там, Ляксандрыч, чудит?

— Чудит, — скривился я.

— А нога-то, нога? — затормошил меня Беспалов.

— Фальшивка.

— Ты гляди, а? Ты гляди, говорю, деваха какая, ум что твоя палата.

— Да какая палата? — Степан Григорьевич переводил взгляд с меня на Митрича и обратно, мало что понимая из реплик Беспалого.

— О, Григорич, тут такая знатная история! Помогла-то моя настоечка, быстро на ноги болезную поставила. Считай, за ночь и подняла! — хохотнул Митрич.

— А ну, стоп, — завхоз чуть прихлопнул ладонью по столу. — Сказывай сначала.

— Дык, а я чего? Это вон Егор Ляксандрыч пусть сказывает, как умудрился двух девиц охомутать. Того и гляди, драка за нашего молодца начнется.

— Не начнется, — отмахнулся от такой чести.

Рассказывать ни о чем не хотелось, о мужики сообразили по третьему разу, и как-то незаметно вытянули из меня всю историю.

— Короче, умаялся я по полной программе, — закончил я свой рассказ. — Хуже всего, что эта дурында умудрилась действительно повредить ногу.

— Это как же так? — Митрич от удивления аж рот приоткрыл.

— А вот так, дядь Вася. Вот как знал, что табуретку надо иди выкинуть, или первой починить. Ножки подломились, ну и упала Лизавета вместе со стулом. Ума не приложу, как ее угораздило связки под коленом растянуть. Но что есть, то есть, теперь дня на три застряла, а то и на неделю.

— А фельдшерица чего?

— Вы о чем, дядь Вася? — не понял я.

— Чего Гринева-то говорит? Никак в сам деле сломала? — уточнил свой вопрос Митрич.

— Да не сломала, сказано: растянула, — объяснил товарищу завхоз. — Чего ты непонятливый какой.

— Да понял я, понял. А чего, настоечкой моей помазать, на барсучьем-то жиру, глядишь, к завтрему утру опять все пройдет, — хитро улыбнулся дядь Вася.

— Не в этот раз, Василий Дмитриевич. Оксана Игоревна диагноз подтвердила. Лежит Баринова в стационаре под ее присмотром.

— Кто лежит? — переспросил Борода.

— Лиза лежит, гостья моя, невеста бывшая.

— Ты мне вот чего скажи, Егор Александрович, — задумчиво прищурившись, начал Степан Григорьевич. — Вот невеста… была и вся вышла… как там получилось-то? Чего не поделили?

— Жизнь, получается, не поделили, — помолчав какое-то время, выдал я.

— Серьезное заявление, — хмыкнул Митрич.

— Какое есть, Василий Дмитриевич. А если серьезно, мужик он мужиком всегда должен оставаться, а не комнатной собачкой, которая по науськиванию хозяйки гавкает, на кого укажут, и ластится, к кому прикажут.

— Даже так, — Степан Григорьевич покачал головой. — Тут ты все верно сказал, Егор Александрыч. Мужик — он надёжа и опора. Бабе только дай волю, враз на шею сядет. Глаза ладошками своими шаловливыми прикроет и давай командовать вовсю.