— А куда ты нас поведешь? Я имею в виду, какая твоя главная цель?

Я кивнул на первого человека, стоявшего сбоку от меня:

— Пусть лучше мои люди тебе ответят. Скажи им, какая у нас цель?!

Рыжебородый детина с дробовиком распрямил плечи, словно я только что возложил на него величайшую цель. Благодарно кивнув мне, он вперился в пришлых пристальным взглядом голубых глаз и громко пробасил:

— Мы создаем государство из цитаделей, которое полагается на волю и разум! — он ударил кулаком в грудь. — Государство, в котором граждане хотят и трудятся на общее благо! — другой рукой он до хруста костяшек сжал свое оружие. — Государство, которое вырежет всю падаль с нашей земли! — я заметил, как его слова начинают разжигать огонек в глазах остальных. — Государство… — я тихонько похлопал его по плечу.

— Благодарю тебя. Я думаю, наш атаман уловил мысль? — моя бровь вопросительно поползла вверх.

Захария растянулся в широкой улыбке, а затем повернулся вполоборота к своим:

— Я ж говорил вам! Наш слоняра!!! — заметив смущение на моем лице, он тут же примирительно поднял руки. — Это просто такое выражение! Не думай ничего лишнего! Означает, что твои взгляды похожи с нашими до мозга костей! В общем, мы решили, что хотим примкнуть к тебе и к твоим людям.

Я хотел было уже приказать своим людям спровадить казаков в изолятор и посадить их на карантин, но запнулся на полуслове, так как в мою сторону со всех ног бежала Танюшка.

01.12. Час ночи.

Холодный, промозглый декабрьский воздух, пропитанный запахом тлеющей листвы, сырой земли и ледяной сырости промерзших полей, ворвался в кабину, когда пилот заглушил двигатель. Лопасти еще вращались по инерции, разрезая тяжелую, почти осязаемую тьму, но мертвая тишина уже вползала в салон сквозь раскрытую парнями рампу, протиснувшись холодной змеей по спине подполковника. Затихавшие вихри воздуха, пахнущие машинным маслом и выхлопом, медленно опускали обратно на землю бурые, изломанные непогодой листья полевых трав, кружа их в последнем танце над промерзшей, потрескавшейся грязью посадочной площадки. Седые волосы на лбу выбивались из-под шлемофона, слипшиеся от пота. Подполковник медленно снял его с головы, ощущая леденящий ветерок на коже черепа, и устало стер испарину на лице. Глаза пекло от усталости и перенапряжения, однако Грозу это не сильно волновало. Было нечто эфемерное, то, что нельзя выразить словами, витающее в этом промозглом воздухе. Старый вояка словно что-то чувствовал кожей спины. Будто влажный холод южной зимы, пробирающий до костей и заставляющий зубы стучать, цеплял даже его закаленную, истерзанную душу, нашептывая тревогу.

Склад РАВ №***

Некогда это место для подполковника было одним из символов огневой мощи государства; запечатанный тайной склад являлся гарантией того, что враг однозначно получит по зубам даже от простых домохозяек, если решится напасть на страну с таким запасом штыков. Сейчас, в тусклом, обманчивом свете луны, пробивавшемся сквозь рваные облака, он представлял из себя гигантский, проржавевший саркофаг, вросший в скалистые холмы засекреченной окраины *** закрытого поселка городского типа, затерянного в горах, словно забытая рана на теле земли. Длинные, низкие ангары, похожие на спящих доисторических чудовищ, с жидкими, чахлыми деревцами, пробившимися сквозь кровельное железо на крышах, тянулись на сотни метров в разные стороны, теряясь во влажной, гнетущей тьме и сливаясь с угрюмым, поросшим колючим кустарником гористым ландшафтом. Крыши некоторых уже проваливались внутрь, как разбитые черепа, обнажая почерневшие ребра стропил. Окна зияли черными, слепыми провалами битого стекла, из которых, казалось, веяло холодом забвения. Колючка упавшего забора давно вросла в поле, опутанная колючим репейником и сухими стеблями бурьяна, став неотъемлемой частью вереницы зарослей кустарников, опоясывающих периметр мертвой зоны.

Ни души. Ни следов охраны. Ни огонька в мертвых глазницах вышек. Лишь унылое, протяжное завывание ветра в покосившихся, ажурных от ржавчины вышках нарушало могильный покой этого места, да редкий скрежет сорванной жести. Гроза выбрался из кабины, превозмогая привычную ноющую на холодные сквозняки память в колене — подарок афганских перевалов. Холодный металл ступенек больно кольнул даже через подошву. За ним, четко и быстро, с легкой нервной собранностью, последовали четверо молодых парней в зацарапанной, местами порванной форме мотоциклистов, больше похожей на обноски сталкеров. Напряжение командира, словно электрический ток, отражалось на бледных в лунном свете лицах ребят, которые буквально сканировали каждую тень, каждый валун, каждое движение сухих стеблей в окружающей темноте на наличие скрытой опасности. «Серый, периметр! Девятый, фланги! Зубр, тыл! Вещий — со мной!» — низкий, хрипловатый голос подполковника звучал рублено, без лишних сантиментов, как команды на плацу перед смотром. Ребята молча, едва заметно кивнули, рассредоточившись по периметру вертолета и заросшей сорняками площадки перед ангаром, нацелив дула автоматов в сгущающиеся синие провалы теней у основания стен и покосившихся вышек. Их движения еще выглядели коряво, однако Гроза стал замечать, как они набираются опыта, как учатся сливаться с темнотой. Сам старый вояка щелкнул выключателем мощного ручного фонаря, пристегнутого к автомату; яркий, холодный луч, словно световой клинок, выхватил из темноты массивные, когда-то внушительные ворота главного ангара цвета выгоревшего, облезлого хаки. Стоя возле них, чувствовался спёртый, солоноватый от ржавчины, сырой воздух с тяжелой, удушающей примесью плесени, разложения и… чего-то остро-химического, чуждого.

Гроза нахмурился, морща нос, ощутив незнакомые, едкие, разъедающие запахи химии, въедливые и острые, как нашатырь. Они резали ноздри, вызывая непроизвольное отвращение, легкое подташнивание даже сквозь пока не надетую маску. Он поморщился. В который раз подполковник поймал себя на навязчивой, тревожной мысли, что ему, возможно, не стоит открывать эти ворота в подземное хранилище. Что лучше развернуться, улететь и забыть этот адрес. Но долг гнал вперед. Старый вояка не боялся, что внутри он может столкнуться с ожившими трупами — зараженными солдатами, которые должны были охранять такой объект как самое ценное. Он знал — охраны нет. Отчего-то он чувствовал кожей, что самое страшное уже свершилось здесь, беззвучно и неотвратимо, а его интуиция, выкованная в десятках переделок, никогда его не подводила. Она сейчас кричала тихим, ледяным голосом тревоги. Однако он не мог себе позволить упустить возможность обзавестись для Цитадели арсеналом целой армии. Надежда цеплялась за призрачный шанс.

Тяжелые, бронированные двери, закрывавшие широкий, пологий спуск вниз, в бетонное чрево земли, не просто были открыты — они валялись на земле, искорёженные, измятые, как бумага, покрытые толстым слоем рыжей окалины и грязи. Когда-то грозные створки, способные выдержать прямой удар, теперь больше напоминали кучку рыжей, ржавой листвы, сброшенной ураганом на промерзшую землю. Подполковник почувствовал, как его сердце, давно не ведавшее такого прилива дикого, животного адреналина, застучало как бешеный молоток в груди, отдаваясь гулом в висках. Кровь прилила к лицу.

— Газы! — прохрипел он пересохшим, сдавленным горлом, когда вновь, сильнее прежнего, ощутил тот самый кислотный, металлический запах химикатов, пробивающийся сквозь запах ржавчины и плесени, словно дыхание механического демона.

Отточенными, автоматическими движениями, доведенными до мышечной памяти, он сдернул с плеча противогаз, натянул резиновую маску на лицо, ощутив знакомый запах резины и абсорбента, и щелкнул тумблером принудительной очистки. Дождавшись, когда парни повторили его действия, их движения были чуть медленнее, менее уверенными, подполковник ступил на трухлявую, рассыпающуюся дверь, что осыпалась облаком рыжей пыли от одного прикосновения, потеряв всякий намек на прежнюю форму и мощь. Подняв фонарь, Гроза на миг невольно замер, втянув голову в плечи. В зияющем полумраке ангара, среди смутных очертаний бесконечных стеллажей, мелькнули призраки его прошлого: строгие ряды свежеокрашенных ящиков, жирный блеск смазки на стволах новеньких автоматов, гул погрузчиков, матерная брань солдатни, звонко отражавшаяся от бетонных стен. Однако тени прошлого тут же растворились в едком мареве, оставив после себя темный и неподвижный провал подземелья, который жалкий луч фонаря подполковника неспособен был нормально осветить, теряясь в бездонной глубине. В застывшем, тяжелом воздухе витало столь ощутимое, почти физическое предчувствие ловушки, что оно пробежалось по телу гусиной кожей, заставив сжать зубы. Его интуиция, та самая, что спасала в засадах и на минном поле, забила тревожную дробь: *Тишина чересчур тихая. Пустота слишком огромная, и лишь звуки не отражаются от окружающих предметов, которые должны здесь обязательно быть!* Сердце сжалось в предчувствии беды, масштаб которой он пока не мог охватить или осознать, лишь ощущая ее ледяную тяжесть.