Из официальной справки, выданной сегодняшним числом ЗАГСом Кировского района, следствию доподлинно стало известно следующее. Что за прошедшие шесть месяцев в брак вступила лишь одна пара, состоящая из лиц цыганской национальности. И это статистическое обстоятельство меня несказанно порадовало. Одно дело отработать одну торжественную сдачу цыганской мошны в эксплуатацию и совсем другое, если таких диких шабашей случилось бы пять или шесть! Только, чтобы близкую родню опросить, уже умом тронешься, а там еще и гостей целое стадо. Которое еще устанавливать придётся. И глупо сомневаться, что всё это будет сопровождаться цыганским саботажем и активным противодействием следствию. То, что эта собачья свадьба имела место быть не месяц тому назад и даже не два, а четыре с половиной, меня не улыбнуло. Отрабатывать данное мероприятие всё равно придётся. Хоть я и не верил в свадебную версию с подарочными труселями, но даже формального повода для отмазки цыганам я давать не собирался. И без того придётся ужом извернуться, чтобы переиграть их адвокатов.

Мыслишка, как прикормить и вытащить из заплинтусных щелей покупательниц-потерпевших-свидетелей, у меня, кажется, забрезжила. Но как её реализовать на практике, чтобы и овцы меня не забодали, и волки не покусали, я, сколько ни морщил мозг, но так пока и не придумал. Вся беда заключается в ныне действующем уголовно-процессуальном законодательстве. И в моём маниакальном стремлении неукоснительно соблюдать оное. Впрочем, хрен с ним, с этим стремлением, надо сегодня слегка его, законодательство это нарушить. Лишь бы с патронами Стас не подвёл… Н-да…

Я как раз укомплектовал походно-джентльменский набор советского следователя, когда в кабинет влетел Гриненко. Знать, поверил мой помощник моей угрозе относительно бессонной ночи. Что ж, оно и на пользу, на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал!

— Держи! — опер сунул мне в руку бумажный комок, — Здесь пять штук!

Развернув на столе скомканный кулёк из газеты, я убедился, что в нём именно то, что мне нужно. Вернее, то, что до изжоги и резей в животе нужно моему пока еще заочно знакомому цыгану по фамилии Романенко и по имени Иоску.

Внутри газетного комка тускло поблёскивали потемневшей латунью девятимиллиметровые «маслята» от немецко-фашистского «Люгера». Или от «Вальтера» того же калибра и той же национальности. То, что надо! Хорошо, что не от ПМ и не от «мелкашки». В первом случае сразу же и всем вокруг навеваются дурные мысли о боеприпасах из ментовской оружейки. А во втором, уже для меня присутствуют существенные технологические трудности. Хотя, если процессуально, то у тех и у других патронов санкционный вес абсолютно идентичен. И там, и там, на годишку общего режима они тянут.

— А зачем? — кивнув на свой подарок цыганам, вполголоса поинтересовался Станислав.

— Сто пятьдесят четвёртая совсем сырая, с ней нам еще работать и работать, чтобы качественной доказухи набрать! — терпеливо начал я объяснять напарнику свои манёвры, — А «бакланка», которую кировчане второпях возбудили для подстраховки, чтобы барыг закрыть, она и вовсе из пустоты натянута. При таких раскладах мне деваться некуда и эту двести шестую я в понедельник прекращу. Уж лучше я сам, чем потом меня их адвокаты размотают вместе с прокурором!

— Вместо неё двести восемнадцатой проложиться хочешь? — понимающе кивнул опер, — Тогда надёжные понятые нужны.

— Нужны, — согласился я, — Вот и займись ими! Завтра к обеду они нам понадобятся.

На самом деле двести восемнадцатая УК мне нужна не столько для подстраховки сто пятьдесят четвёртой, сколько для создания устойчивой неприязни между братовьями-ромалами. Но пускаться в длинные объяснения я поленился, рассудив, что оперской ликбез и цыганская лирика подождут до лучших времён.

Не прошло и получаса, как я уже топтался у железной двери тюремной вахты. Стаса я оставил сторожить машину. Сегодня он мне здесь был не нужен.

Дежурный предупредил, что через час баландёры начнут разносить обед по камерам и потому у меня на работу с клиентом всего сорок минут. Я заверил ДПНСИ, то есть дежурного помощника начальника следственного изолятора, что в отпущенное мне время уложусь и пошел в отведённое мне помещение для допросов.

Нику Радченко мне привели быстро. Выглядел он хуже, чем вчера. Под глазами были набрякшие мешки и смотрелся он нерадостным. Впрочем, и вчера его физиономия оптимизмом тоже не светилась.

— Ты чего такой грустный, рома? — участливо поинтересовался я, — За обед не волнуйся, я тебя надолго сегодня не задержу и свою уху из хвостов хека ты получишь!

Глаза цыгана от проявленной мной заботы сверкнули, но приглядевшись, он на моём лице признаков глумления не обнаружил. И его обличье снова переполнилось скорбной печалью.

— Хороший ты парень, Нику! — продолжил я гладить по шерсти барыгу, — Жаль, не могу тебя к твоей красавице Розе под подписку отпустить! Видит бог, хочу, но не могу! — для достоверности сказанного я даже перекрестился, не будучи точно уверенным, по православному канону или по старообрядческому католическому.