Он безразлично кивает и, наклоняясь, подаёт мне руку. Я неохотно принимаю её, ощущая холод его перчатки и крепкую хватку. Он поднимает меня с земли, и на мгновение я испытываю подобие благодарности. Но это ощущение длится недолго.

– Не расслабляйся, Дерби, – ледяным тоном чеканит Харпер, резко отпуская мою ладонь. – Ты только что показала свою слабость. На поле боя за такие ошибки убивают.

Его безжалостные жестокие слова режут, как нож. Я с трудом перевожу дыхание, пытаясь осознать, что произошло. Он мог просто помочь мне, но вместо этого делает всё, чтобы я почувствовала себя ничтожеством.

– Ты думаешь, что можешь позволить себе тренироваться вполсилы, потому что твоя фамилия Дерби? – продолжает отчитывать меня майор, и я чувствую, как внутри поднимается волна стыда. – Запомни, здесь никого не волнует, чья ты дочь.

Каждое слово, произнесённое им, бьёт по мне сильнее, чем электрический разряд. Я смотрю в прищуренные бесстрастные глаза и вижу в них холодное раздражение. Все мои внутренности сжимаются под давлением его испытывающего взгляда.

– Во время вылазки никто не будет тебя ждать или тащить на себе, – добавляет Харпер. – Хочешь стать обедом для шершня, Дерби?

– Нет, – бормочу я. Кровь приливает к щекам, руки снова начинают дрожать. – Это больше не повторится, майор.

Харпер бросает на меня ещё один взгляд, полный ледяного пренебрежения, и делает шаг назад.

– Надеюсь, что так. В следующий раз я не буду таким снисходительным, – произносит он и, отвернувшись, возвращается на свое место.

Снисходительным? Серьезно? По мне, так Харперу вообще неизвестно значение этого слова. Какое-то время я неподвижно стою, глядя ему вслед. В голове роятся тревожные мысли, сердце бешено колотится в груди, а слова майора снова и снова прокручиваются в голове. Дома меня никогда не критиковали. Это первый раз, но зато какой… Чувствую себя бесполезным, никчемным, ни на что не способным дерьмом.

Тем временем тренировка идет полным ходом. Пока я наматываю сопли на кулак, остальные инициары продолжают преодолевать препятствия, прыгая через барьеры и пробегая через лазерные ловушки.

– Ариадна! – до меня доносится голос Кассандры. Она стоит в конце полосы препятствий и жестом зовёт меня. – Давай, не отставай.

Я собираю последние силы, чтобы догнать их. Ноги двигаются автоматически, тело болит, но злость на жестокие высказывания майора придает сил. Головокружение от усталости проходит, когда снова вхожу в ритм, пересилив желание по-девчачьи расплакаться. Клянусь, я больше не позволю себе ошибиться.

– Хорошо, что ты догнала нас, – слабо улыбается Шон, его лицо покрыто потом, но в глазах полыхает азарт. – Так держать, принцесса, – подмигивает он, подняв большие пальцы вверх.

Когда тренировка наконец заканчивается, я едва держусь на ногах. Пот заливает глаза, колени подгибаются. Не знаю, как другие выдерживают бешеный темп подготовки, но я почти на грани, хотя никогда не считала себя физически слабой. Спасибо майору – он открыл мне глаза на мою никчемность.

Мы возвращаемся в бараки, едва переставляя ноги. Небольшой перерыв на обед – такой же мерзкий на вкус, что и завтрак, – как-то незаметно и стремительно подошел к концу. Но на этот раз я хотя бы что-то съела – жидкий рыбный суп был не так уж и плох. Рис с куском резинового мяса пришлось отдать Шону. О боги, он был мне так благодарен, словно я угостила его сочным ростбифом средней прожарки.

Глухой шум наших шагов разносится зловещим эхом по пустым коридорам. Напряженная тишина нарушается тяжелым дыханием и перешептываниями. В воздухе витает запах пота, железа и сырой бетонной пыли, вызывая неприятное ощущение усталости и раздражения. Впереди половина дня, и никто не знает, какие еще изощренные испытания придумает для нас командование.

На Полигоне невозможно предсказать, что будет дальше. Никакого расписания, никаких правил, кроме одного: будь готов ко всему. Невольно закрадывается мысль, что все тренировки и испытания – просто случайный набор мучений, придуманный на ходу, чтобы выбить из нас дух. Разве этот ад можно назвать обучением? По мне, так это форменное издевательство.

Я падаю на свою койку. Ноги гудят, плечи наливаются болью. Финн устраивается рядом, подбрасывая кроссовок в воздух и многозначительно хмыкая:

– Думаю, они специально придумывают, чем бы еще нас удивить, – с кривой ухмылкой говорит он. Его веселость напускная, словно он играет роль беззаботного балагура. – Вчера марш-бросок, сегодня кувыркания в грязи. А завтра? Что им взбредет в голову?

– Чем меньше знаешь, тем больше боишься. Тем проще сломать, если что, – заявляет Кэс, привалившись спиной к бетонной стене, и с мрачным видом оглядывая казарму. – Это место… и то, что нас не разделили по половым признакам – тоже своего рода проверка, – ее голос напряжен, как струна, и я отлично понимаю, куда она клонит.