Свет резко приглушается, а на большом экране за спиной лейтенанта вспыхивают карты островов и материков, которые я уже видела по пути сюда. Эванс скрещивает руки на груди, на лице – ноль эмоций, в голосе – сарказм.

– Расслабьтесь, – он медленно обводит нас изучающим цепким взглядом. – Вашему призыву нереально повезло. Программа обучения сокращена с трёх месяцев до одного.

Зал моментально наполняется приглушёнными возгласами. Я ловлю на себе несколько удивлённых взглядов других рекрутов. Три месяца и без того казались чем-то невозможным, но теперь… Теперь у нас есть только один месяц, чтобы стать теми, кто сумеет выжить в этом чистилище.

– Конечно, – продолжает он, – Это самый настоящий подарок судьбы. Вы, дорогие инициары, должны чувствовать себя привилегированными. У нас нет времени на растягивание вашей подготовки, так что теперь процесс обучения пройдёт в ускоренном режиме.

Финн, сидящий передо мной, оглядывается с тревожной усмешкой на губах:

– Сэкономим три месяца боли, звучит, как мечта, да?

Я киваю, хотя в груди нарастает тяжесть. Сокращение срока обучения означает, что нагрузки будут еще более интенсивными, а шансов на выживание – ещё меньше.

Эванс делает шаг в сторону, на экране появляются новые данные: расписание дня, правила внутреннего распорядка и прочая информация, от обилия которой рябит в глазах.

– Теперь касательно распорядка дня, – сухо произносит Зак. – Вы будете тренироваться по двенадцать часов в день. Включены утренние физические упражнения, дневные боевые учения и вечерние тактические занятия. В свободное время – самостоятельная подготовка или сон, если вы сможете себе его позволить.

Шон чуть приподнимает брови и бормочет себе под нос:

– Сон – в списке привилегий. Не ожидал такого бонуса.

Я пытаюсь скрыть улыбку, но страх внутри нарастает в геометрической прогрессии. Двенадцать часов тренировок в день. Мои измученные мышцы гудят после сегодняшнего утра, и мысль о том, что каждый день будет ещё более суровым, пугает.

– Запомните, – продолжает Эванс, его голос звучит уже более серьёзно. – Каждый день для вас – это возможность доказать свою выносливость и пригодность к серьезным заданиям. Тут нет места жалости. Нет вторых шансов. Вы либо справляетесь, либо выбываете.

Его слова звучат холодно и безжалостно. Я чувствую, как в груди поднимается тревога, но стараюсь контролировать эмоции и не поддаваться панике. Судя по повисшей тишине, остальные делают то же самое.

– Правила внутреннего распорядка просты, – Эванс переключает слайд, и на экране появляются строки текста. – Никаких нарушений дисциплины. Никаких конфликтов. За любое нарушение – наказание. В худшем случае – исключение из программы.

Шон качает головой и едва слышно шепчет:

– Сказал бы сразу, что это смертный приговор.

– Также, – добавляет Эванс. – В свободное время запрещены личные отношения. Здесь нет места для привязанностей. Каждый из вас – солдат. Ваша цель – выжить и пройти программу. – И последнее, – Эванс снова смотрит на нас с холодной улыбкой. – В течение этого месяца у вас будет минимум отдыха и максимум испытаний. И если вы поверили, что вам повезло быть включенными в сокращенную программу – вы круглые идиоты. Это означает, что мы быстрее узнаем, кто сможет дальше приносить пользу нашему миру, а кто нет.

С этими словами он разворачивается к экрану и переключает слайд. На нём отображены этапы тренировок на ближайшие несколько дней. Бойцы на экране проходят через препятствия, похожие на ад: знакомое ползание под колючей проволокой, бои в тесных пространствах, упражнения на выносливость, почти непосильные даже для опытных солдат.

– Завтра ваш первый полноценный день, – разносится над залом голос Эванса. – И поверьте мне, он будет одним из самых сложных в вашей жизни.

После того как лейтенант завершает свой жёсткий и саркастичный монолог, он обводит нас последним пронизывающим взглядом. Затем, не говоря больше ни слова, резко поворачивается и в сопровождении офицера Синга удаляется с трибуны. Тишина, которая повисает в зале после их ухода, тяжёлая, давящая и физически ощутимая. Мне чертовски страшно, потому что все услышанное, значительно сокращает мои шансы. И не только мои. Никто из собравшихся в зале не готов к тому, что нас ждет.

Внезапно в противоположном конце зала раздаются шаги, и на сцену выходит майор Харпер. Уверенной чеканной походкой он приближается к трибуне. В лучах холодного света, льющегося сверху, майор выглядит ещё более внушительно. Его зелёные глаза бегло оглядывают нас, и в этом взгляде нет ни капли сострадания.

«Тут нет места жалости. Нет вторых шансов. Вы либо справляетесь, либо выбываете». – звучат в ушах предупреждения лейтенанта, который ничуть не сгущал краски.

– Если Эванс рассказывал, как тяжело вам будет, – начинает Харпер своим низким стальным голосом, – То я объясню вам, зачем вы здесь. И, уверяю, это не просто вопрос жизни и смерти. Это вопрос выживания всего человечества.