Дархан прожил в этом городе меньше других. Но знает прекрасно законы такого общества. Потому что там, за орлиной стелой такие же законы. Только выглядят гуманнее. Но работают одинаково. Попробуй, прояви милосердие. Оставь в живых и Алмаза, и Шару. Завтра же мародеры или кто там еще разнесут всю эту надстройку, перебьют патрули, захватят власть. Мир держится на страхе и только на нем. Паритеты, синергии и прочее — лишь красивые слова. Не нарушают, потому что боятся. А перестанут, попробуй заставь. Дархан посмотрел на автомат на столе. Нет, Шара не была похожа на предательницу. Но она — здравомыслящий человек. Чего ей ради расставаться с жизнью из-за Алмаза и уж тем более — Дархана. Дархан и сам крепко задумался, а что бы он сделал на месте Шары. Решить окончательно Дархан не успел, на улице раздались крики и звон битого стекла. Человек десять-двенадцать с тяжелой арматурой и пожарными баграми напали на больницу.

Тишина. Было так тихо, что Дархан слышал, как дребезжит застрявшая между стеклами медицинского шкафчика невесть как туда залетевшая муха. Он крепче сжал автомат. Оружие успокаивало. Пусть только сунутся. Эх, жаль патронов маловато, тут на столе всего полтора рожка — сорок пять маслят. Да тридцать во вставленном магазине. Казалось бы — по четыре патрона на человека. К тому же в такой дикой бойне вряд ли обошлось без жертв. И все же только дилетант мог подумать, что этого хватит. Если ворвутся, пальба будет нещадной. Потому то и рассадил Дархан всех так, чтобы не попали под перекрестный огонь. Работать будут с трех точек. Он отвлечет огонь на себя. Шару, спрятавшуюся за шкафом заметят позже других. Татешка стрелять умеет, в этом он убедился. Брат, скрывшийся за перевернутым столом, грохнет из ружья. В закрытом помещении греметь будет — дай Боже. Но это скорее психологический эффект. Дархан строго наказал палить лишь раз и тут же ретироваться к подсобке. А он уж будет работать короткими очередями. Если враги замешкаются и свалят — бой выигран. Хуже всего, если ворвутся толпой. Тут уж не удержать. Уложит двоих, может троих, остальные, разъяренные пылом битвы, доберутся до него. А тут и брат, и Шара, спасая, в отчаянии откроют пальбу и несомненно заденут. Придется группироваться. Вот же черт. Он посмотрел на своих бойцов. Шара сосредоточенно следила за дверью. Брат же мостил и все не мог приладить ружье, словно выбирал лучшую точку. Главное — огорошить в первую атаку. Хорошо бы уложить как можно больше. Остальные сбегут. Даже те, с оружием, закировцы, так себе вояки. Это было понятно и по выправке, точнее по полному ее отсутствию, и по неумелым, суетливым движениям, и по тому, сколько шуму наделали, входя в темное помещение. Закировцев можно не бояться. После того, что творилось внизу, их уж точно нет в живых. А вот где мародеры? Грабят ли больницу? Ушли? Грохот стоял такой, что перед смертью закировцы явно положили добрую половину.

Дархан снова посмотрел на брата. Близоруко щурясь, тот изо всех сил старался казаться храбрым. Неужели в этом проклятом городе не нашлось нормальной пары очков? Дархан вспомнил, что у брата какие-то редкие неполадки с «фарами». То ли аномальный астигматизм, то ли еще что. Очки и в прошлой жизни подбирали неделями. А тут… возможно и выбрать было не из чего.

Резко, словно тогда, в бараке, кольнуло сердце. Маленький, хрупкий, сжимает ружье, как и все — готов к бою. А он, Дархан, кипел на него злостью лишь за то, что Алмаз не хотел жить по навязанным уставам и принципам. Сам-то он тоже не особо отличался покорностью. Просто доверяли больше. Теперь вот брат. С чего он вообще решил, что тащить Алмаза как осла на аркане к отцу — это правильно. Отец велел? Попрощаться, потому что так надо? И кто из них неправ? Брат — непокорный невесть кем заведенным устоям жизни. Или он, Дархан, верный сын, а точнее цепной пес, бросившийся выполнять последнюю волю отца?

Где-то в подсознании Дархан почувствовал мерзостную теплоту лукавства. Цепным псом он назвал себя сам. Вроде как бы и плохо, а в то же время — собака, слуга, преданность. Проститутка. Вот верное слово. Делать то, что скажут те, кто сильнее, авторитетнее. Но ведь он это делал не из страха, он хотел лишь выполнить волю отца.

Раздался треск ломающегося дерева, потом скрип двери и лязганье металла. Потом все стихло. Алмаз посмотрел на Шару и шепотом произнес.

— Они через боковой ушли. Вроде все.

Медлить было нельзя. Собирались быстро. В любой момент сюда должна была прикатить подмога. И все же Шара лихорадочно паковала в медицинский саквояж инструменты, лекарства, бинты, ручки, блокноты. Сюда они вряд ли вернутся. Запас же никогда не повредит. Подумав, Шара кинула в саквояж пару альбомов. Пора была двигаться. Они осторожно вышли в коридор. Луна светила в огромные окна.

— Там лестница. Выйдем через боковой.

Серебристая луна освещала им дорогу, лишь в лестничном переходе Дархан зажег фонарь. Шара и Алмаз в один голос шикнули:

— Выключи! Выключи скорее!

— Да выключил я уже, кого бои…

Только сейчас Дархан заметил, что там, внизу, на втором этаже тоже светят фонари. Один из них ярко осветил их лица. Раздумывать было некогда. Грохот автомата долго еще звенел-носился в широком лестничном пролете. Когда сбежали вниз, то поняли, что кто-то убегает прочь. Он видел их, несомненно видел.

По двери, оставляя кровавый след оседал Кадыр-ага. Он был еще жив, но Шара и Алмаз сразу поняли — старику не помочь. С трудом поманив их скрюченным пальцем, Кадыр-ага едва слышно промолвил:

— Ты зачем… в меня… стреляли?.. Зачем на больница… напали?.. Вам Закир теперь…

Кадыр-ага медленно, словно во сне, опустил голову на изрешеченную автоматной очередью грудь, чтобы уже никогда не поднять ее вновь.

До квартиры добрались без происшествий.

Город лихорадило всю ночь. Раздавались выстрелы, выли сирены, там и тут вспыхивало зарево. Можно было подумать, что началось массовое восстание, но радио развеяло их сомнения.

— Внимание! Внимание! Внимание! — раздался треск и писк микрофона, что-то загремело и кто-то буркнул: «Да отойди ты!», после чего в эфире раздался срывающийся от злобы и бешенства голос Закира:

— Слушайте меня все! Сегодня было совершено нападение на больницу. На больницу! Там мы производим хлорку. Каждый, каждый из вас получает запас, чтобы защититься от Арты?а. Но теперь будет по-другому. Я долго терпел. В моих руках четверо из двенадцати нападавших. К утру они заговорят, но и без них я знаю зачинщиков. Двое из них — Шарапат и Алмаз — служили городу врачами. Вы все их хорошо знаете, приметы называть нет смысла. Третий — незнакомец, который их покрывает. Любой, кто даст хотя бы какую-то информацию по ним, получит пропуск. Я лично освобожу его от работ и сохраню паек на четыре месяца. Он и шесть, нет — десять ближайших родственников получат защиту от Арты?а. Защиту на год. Комендантский час отменяется. Завтра все направляются на поиски. Ищите в каждом доме, переверните все квартиры. Любой, кто предоставит им убежище, подпишет приговор себе и близким. Новость для мародеров: Повешение заменяется четвертованием!