– Она пробует на вкус твою болезнь, – пояснила Снейк.

Дымка наконец перестала сопротивляться ее хватке и отдвинулась от Стэвина. Снейк села на корточки и отпустила змею, которая тотчас же вползла по руке к ней на плечи.

– Теперь надо поспать, Стэвин, – сказала Снейк. – Доверься мне и постарайся не бояться, когда наступит утро.

Стэвин внимательно посмотрел на нее, пытаясь прочесть правду в светлых глазах девушки.

– А Травка посторожит меня?

Снейк даже растерялась от вопроса – вернее, от невысказанной мысли, заключавшейся в данном вопросе. Она откинула волосы со лба мальчугана и улыбнулась сквозь навернувшиеся слезы.

– Конечно. – Она взяла Травку в руки. – Следи за ним и охраняй его.

Змея-греза послушно лежала на ее ладони, поблескивая черными бусинами глаз. Снейк бережно опустила ее на подушку Стэвина.

– А теперь спи.

Стэвин прикрыл глаза – и жизнь словно ушла из него. Это было так страшно, что Снейк даже невольно потрогала ребенка, но потом увидела, что он дышит – медленно, неглубоко. Она накрыла Стэвина одеялом и встала. От резкого движения у нее закружилась голова. Снейк пошатнулась и почувствовала, как напряглось у нее на плечах тело кобры.

Глаза у Снейк будто огнем жгло, зрение обострилось от лихорадочного напряжения. Звук, почудившийся ей, повторился. Превозмогая голод и усталость, Снейк медленно нагнулась и подняла кожаный саквояж. Дымка легонько коснулась ее щеки раздвоенным язычком.

Снейк откинула клапан палатки и с облегчением поняла, что до утра еще далеко. Дневную жару она еще как-нибудь вынесла бы, но свет… Обжигающие солнечные лучи пронзали, прожигали ее насквозь. Луна должна быть полной, и, хотя она и скрывалась за облаками, заволокшими небо, пустыня до самого горизонта светилась рассеянным, каким-то серовато-жемчужным светом. Несколько бесформенных теней, видневшихся за палаткой, поднялись с земли. В этих местах, на самом краю пустыни, было достаточно влаги, чтобы здесь рос корявый кустарник, служивший убежищем и пропитанием самым разнообразным формам жизни. Черный песок, ослеплявший неистовым блеском при солнечном свете, ночью был похож на мягкий слой сажи. Снейк сделала шаг вперед, и иллюзия мягкости развеялась: башмаки с хрустом ступали по твердым песчинкам.

Родные Стэвина ждали, столпившись на очищенном от кустарника клочке земли между палатками: растительность здесь выкорчевали и выжгли. Они смотрели на нее молча, с затаенной надеждой в глазах, хотя лица их по-прежнему оставались бесстрастными. Рядом с ними сидела какая-то женщина, казавшаяся моложе матери Стэвина. Одета она была, как и все люди племени, в свободный длинный балахон, однако на шее у нее был знак отличия – первое и единственное украшение, виденное Снейк в этих краях: круг, висящий на тонком кожаном ремешке, – символ верховной власти. Женщина, несомненно, была в родстве со старшим мужчиной: у обоих были одинаково четкие, почти чеканные черты лица, высокие скулы, карие глаза, наиболее защищенные от здешнего солнца, только у него волосы были совсем седые, а у нее – цвета воронова крыла, хотя и тронутые уже изморозью ранней седины. Подле нее на земле беспомощно бился в сетях какой-то черный зверек, испускавший время от времени негромкий пронзительно-жалобный крик.

– Стэвин заснул, – сказала Снейк. – Не будите его, но, если он все же проснется, посидите с ним рядом.

Мать мальчугана и младший мужчина поднялись и скрылись в палатке, седой же, проходя мимо Снейк, замедлил шаг:

– Вы спасете его?

– Надеюсь. Опухоль очень запущена, но другие органы, кажется, не затронуты. – Собственный голос показался Снейк страшно далеким и каким-то фальшивым, будто она солгала. – Дымка будет готова к рассвету. – Ей очень хотелось найти хоть какие-нибудь слова утешения, но она не смогла.

– Моя сестра хотела поговорить с вами, – обронил седой и ушел, оставив женщин наедине. Когда Снейк обернулась, полог палатки был уже опущен. Усталость обрушилась на нее с новой силой, и она впервые почувствовала груз свернувшейся у нее на плечах кобры.

– С вами все в порядке?

Снейк повернулсь. Женщина шла к ней, передвигаясь с непринужденной, природной грацией, хотя движения ее сковывала уже заметная для постороннего взгляда беременность. Она была довольно высокого роста, и Снейк пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ей в глаза. У нее были тоненькие, очень милые морщинки возле глаз и в уголках рта – словно она позволяла себе иногда посмеяться украдкой. Женщина улыбнулась, хотя на лице ее отразилась озабоченность.

– У вас очень усталый вид. Я прикажу постелить вам?

– Нет, не теперь. – Снейк покачала головой. – Еще не время. Я не должна спать, пока все это не кончится.

Предводительница племени молча взглянула на нее – и Снейк вдруг пронзило чувство родства, рожденного общей ответственностью.

– Да… Мне кажется, я понимаю. Вам что-нибудь нужно? Мы можем чем-то помочь вам?

Снейк с явным усилием обдумала ответ, как будто женщина задала ей непосильную задачу.

– Нужно напоить моего пони и задать ему корма.

– О нем уже позаботились.

– А еще мне нужен помощник, одна я не справлюсь с Дымкой. Нужен сильный человек… Но еще важнее, чтобы он не боялся.

– Я бы сама помогла вам, – сказала женщина и улыбнулась, едва заметно, краешками губ. – Но, к сожалению, в последнее время я стала немного неуклюжа. Однако я найду вам подходящего человека.

– Благодарю вас, – кивнула Снейк.

Предводительница, согнав с лица улыбку, направилась к палаткам, опустив в задумчивости голову. Снейк проводила ее грациозную фигуру восхищенным взглядом. Она вдруг почувствовала себя чересчур юной, маленькой и неопрятной.