Шрифт:
Удар баллоном о металлическую стену гулом разносится по всем переборкам. Рони услышит. Буду стучать, пока есть силы. При инструкторе они ничего не посмеют мне сделать. А наверху… Но туда надо ещё выбраться.
Удар. Ещё удар.
Дверь открывается, и я, отразившись от неё, вместе с резко потяжелевшим баллоном падаю на задницу.
Хлопья снега кружатся в воздухе перед мгновенно заледеневшей маской.
В дверях стоит незнакомый мужчина с голым торсом и смотрит на меня со смесью удивления и ярости.
– Это ещё что за чудовище? – рявкает он.
Кто чудовище? Я?
Глава 2. Попала
– Вы кто? – мычу я, не выпуская загубник изо рта.
В моём вопросе напрочь отсутствует логика. Этот мужчина – галлюцинация. А значит, спрашивать его о чём-либо бессмысленно. Зато в моих действиях логика остаётся. Нельзя выпускать изо рта загубник регулятора. Зимняя картинка исчезнет уже в следующее мгновение, и я вдохну воду.
– Гаргулья задница! – зло говорит мужчина.
Это что, ответ на мой вопрос? Ясно, что нет. Несмотря на абсурдность ситуации, у меня вырывается нервный смешок.
Точно: состояние эйфории. Азотный наркоз… он, как опьянение, лишает разума… Нельзя поддаваться. Цель – выжить. Мне надо, не обращая внимания на глюк, продолжать бить в переборку металлическим баллоном. Рони услышит.
Я начинаю подниматься. Ласты очень натурально скользят по покрытому льдом крыльцу. Мелькает мысль, что оно и заледенело потому, что с меня натекла вода. Всё кажется таким реальным. И баллон, который в воде не должен быть таким тяжёлым, и мороз, из-за которого гидрокостюм начинает хрустеть.
Перехватываю баллон поудобнее. Одна из ладоней, прикоснувшись к алюминию, моментально примерзает. Пытаюсь её отклеить. Боль пронизывает руку.
– Ауч! – вырывается у меня мычание.
Но я всё равно замахиваюсь для очередного удара, ничего не видя перед собой через заиндевевшую водолазную маску.
Ноги скользят. И я откуда-то знаю, что в этой галлюцинации грохнусь на каменное крыльцо я по-настоящему.
Однако нет. Не грохаюсь. Меня подхватывают сильные руки и куда-то тащат. Сквозь заледеневшее стекло вижу искажённые очертания стен, гобелены, барельефы и прочую музейную атрибутику. При чём тут музей? Впрочем, бред – он такой, не спрашивает, что ты ожидаешь увидеть, а что нет.
Главное – загубник на месте, и баллон я продолжаю крепко прижимать к своей груди. В одном я точно уверена: дышу я по-прежнему правильно. Вдох – выдох. Под водой иначе нельзя. Может, меня уже нашли и вытаскивают на поверхность? Или уже вытащили?
Меня довольно аккуратно опускают на что-то мягкое. При этом бережное отношение противоречит незнакомым ругательствам и раздражённым рычащим интонациям.
«Гаргулья задница», «хаосово семя», «наргов хвост».
Это очень соответствует видению того мужчины, который открыл дверь несуществующего замка.
Однако очень прилипчивая галлюцинация.
А затем маску с моего лица сдёргивают, и я вижу прямо перед собой недовольное мужское лицо с жёстким подбородком и высокими резко очерченными скулами. В тёмно-синих глазах угрожающее выражение. К лицу прилагаются широкие плечи. Остального не разглядеть, но по пояс мужчина точно голый. Сверху, по крайней мере.
«Красивый, – машинально отмечаю я. – Но злой».
– Ты вообще что-нибудь соображаешь, иномирянка? – врывается в моё сознание раздражённый голос. – Что ты вгрызлась в эту дребедень? А ну отпусти.
Сильные пальцы сжимают мои щёки так, что зубы невольно разжимаются, и я лишаюсь спасительного регулятора.
– Мама! – шепчу я, ожидая, что со следующим вдохом ледяная вода перекроет мне дыхание.
И это будет уже всё. Но вместо этого в лёгкие проникают яркий запах чёрного перца и очень знакомый древесный аромат. Сандал, что ли?
А ещё мне чудится… смешок? И ворчание.
– Вот уж мамой меня ещё никто не называл.
Фокусирую взгляд на своей устойчивой галлюцинации. Мужчина по-прежнему стоит, склонившись надо мной, и, к моему изумлению, его плечи содрогаются от смеха.
Как ни странно, это вызывает у меня совершенно живую и неуместную эмоцию – возмущение. Я даже рот открываю, чтобы высказать это, но из горла вырывается только хрип.
Лицо мужчины становится серьёзным.
– Так, иномирянка, – прокашлявшись, уже спокойно говорит он. – Не знаю, что с тобой стряслось, но сейчас ты будешь делать то, что я скажу, и без возражений.
– Кто? – потрясённо спрашиваю я.
Голос всё-таки прорывается, но звучит так тихо, что я сама с трудом его слышу.