Случайностей не существует -

всё на этом свете либо испытание,

либо наказание, либо награда,

либо предвестие.

Вольтер

Спокойствие — сильнее эмоций,

молчание — громче крика,

равнодушие — страшнее войны [1] .

Звонок старого знакомого Михаила, которого когда-то называл шефом, не стал для меня неожиданным.

— Могу ли услышать Арсения Львова, популярного, особенно среди женского контингента, писателя? — видимо, по-привычке попытался пошутить Михаил, которого мне было трудно не узнать, но голос его показался совсем не шутливым, скорее, озабоченным…

— Почему бы и нет? — тем не менее, поддержав наигранный тон, ответил я. — С превеликим на то удовольствием.

— Арсений, нужна твоя помощь… — уже серьёзно сказал Михаил.

— Дык завсегда рад помочь! — ещё не проникнувшись ситуацией, с готовностью отозвался я. — Как же не поддержать друга в трудную минуту, особенно, когда он нуждается помощи?

— Подожди, не тараторь, — попытался охладить мой пыл Михаил. — Дело это очень опасное…

— Тогда и не уговаривай, — продолжил я в том же духе. — Теперь точно не откажусь ни под каким предлогом!

— Арсений, это не литературные изыски, где ты росчерком пера можешь изменить судьбу героя, а если что-то пойдёт не так — вернуться и всё исправить. Здесь так не получится. Это жизнь.

— Согласен, не томи, — сказал я решительно. — Говори, что нужно делать?

Сам по себе звонок не был удивительным, пусть изредка, но мы созванивались. Реже встречались. Михаил по старой памяти никогда не забывал подбросить мне новый и интересный исходный материал. Именно исходный, остальное дорисовывало воображение и творческая фантазия. В результате такого тандема вышла в свет ни одна увлекательная, полюбившаяся многим читателям повесть.

Но этот звонок был несколько странным. Во-первых, поступил с неизвестного номера. Во-вторых, прозвучал во время моей привычной каждодневной прогулки, когда стараюсь собрать мозги в кучу, вынашивая всякие планы, и очень не люблю, если в это время меня отвлекают всякими глупостями. Да и голос звонившего показался непривычно взволнованным. Степенный и уверенный в себе меценат обычно говорил спокойно и твердо, а тут… Словом, было над чем задуматься.

Как я потом узнал, этому звонку предшествовали некоторые события, о которых непременно стоит рассказать сейчас…

Никита чуть дождался утра и прибежал к отцу Владлену Никитовичу повиниться. По опыту знал — лучше, чтобы тот узнал обо всём первым. Отмажет как-нибудь. Не в диковинку. Не чужие же…

Отец выслушал сына с завидным спокойствием. Помолчал, обдумывая… Очень часто рано или поздно всё тайное становится явным. Рот заткнуть средства есть. А вот возможности… Как когда.

— Девка жива?

— Не знаю. Испугался сильно… — Никита с фужером в руке сидел в глубоком удобном кресле, с надеждой внимая родителю. — Молодая. Ножки стройные. Коленки…

— Дурак ты! Ножки ему! Думать надо было! Почему сразу мне не позвонил?

— Так ведь ночь… Боялся, ругаться будешь. Помнишь, как ты меня на прошлой неделе за витраж вычитал?

— Ну и опять дурак! Это же за витраж…

— Извини, пап…

— Извини… — бурча, передразнил сына Владлен Никитович. — Отвёз бы её в больницу, прошёл как свидетель. А теперь… Уверен, что никто и ничего?

— Пап, ни одной живой души не было!

— Живой… А не живой? — скорее по инерции, чем желая услышать ответ, уточнил Владлен Никитович.

— Ну старенький «пассат» прямо перед переходом стоял с включёнными подфарниками.

— И что? — насторожился Владлен Никитович.

— И ничего. Забыли выключить, — ответил Никита. — Подошёл, проверил. Никого.

— Ладно, хоть тут сообразил… — Владлен Никитович лишь головой покачал.

— В машине за лобовым стеклом красные огоньки горели, сигнализация была включена, значит, нет никого, — хлебнув из фужера, продолжил Никита. — Зря только время потерял.

— Огоньки, говоришь… Странно… — неясное беспокойство охватило главу семейства.