– Подать?

– Да, прошу. Чтобы можно было подумать. Я просто не допущу этого. Особенно сейчас, когда другие страны тоже так благосклонно относятся к моей монографии.

соблазнительно распространялся аромат кофе. Если у покоя и есть запах, подумала Хельга, то это может быть только кофе. Бертель сделал первый глоток и щурился, как кот на полуденном солнце.
– Теперь всё в порядке, – подумала она, но Бертель заявил:

– Я поеду туда.

– Куда?

– В Вену, в министерство. Беру с собой все пресс-релизы из-за границы. Посмотрим. У меня смутное предчувствие: их ужалил мерзавец, мерзавец, но не тот.

– Не будь таким грубым и не говори таких вещей в министерстве, ради Бога, сдержись, даже если будет трудно. Покажи свою самую обаятельную сторону, она у тебя тоже есть – подумала она.
– Конечно, ты прав. Ты не можешь всё терпеть. Иди туда, я тоже имею это в виду. Или тебе сначала к Зевсу?

– Зевс от Зевса. К тому же, я ему не пара. Лучше иди. Привет, я здесь, почему и кто тебя дезинформирует?

– Лучше не зацикливайся на финансовой стороне – увещевала она его.
– Ты хорошо зарабатываешь, так и говори, даже если это неправда. Слава богу, тебе не нужно полагаться только на университет.

– Речь идёт о принципе. Если международное научное сообщество признало важность моих исследований, то мне должны платить столько, сколько принято здесь, в стране.

Хельге было знакомо упрямство и мужское слово - принцип Она была бессильна против него. Молча она убрала чашки со стола.

– Чемодан вон там — сказала она.
– Помочь? Зная тебя, ты сейчас едешь ночным поездом. Уверена, билеты у тебя уже в кармане?
–

Наполовину виноватый, наполовину довольный, он кивнул и сказал: - Спасибо, справлюсь.

Пока он собирал вещи, в голове проносились тысячи мыслей. В Вену. Из-за Хольцапфеля, Зевса и финансовых порезов. Со временем в его голове всплывало всё больше воспоминаний о детстве, тесно связанном со столицей. Почему он действительно хотел туда поехать? Чтобы снова увидеть этот город, Дунай, Штеффель? Не столько в соборе Святого Стефана, сколько в министерстве, где он хотел изложить свою позицию. Да, именно так. Он был очень далеко, когда слишком подробно осматривал рубашку, которую должны были подарить путешествующему лорду.

***

Вена. Это было давно, в первую зиму после войны. Тогда он ещё был одним из тех, кто любит брюки. Мать привезла его сюда, к бабушке, потому что в столице распределение продовольствия было выгоднее, чем дома, в Инсбруке. Тогда всё вращалось вокруг распределения.

Бабушка была строгой женщиной. Она не баловала своего единственного внука. Ему приходилось подчиняться; часто он получал сильную пощёчину от её старой, костлявой руки. Бабушка была трудолюбива. Несмотря на свои годы, она ходила стирать бельё в чужие дома. К господам, так они это называли. Она не излучала особого тепла. Лишь много позже Бертель понял, что она выгорела, выгорела изнутри.

Дедушка погиб в Галиции во время Первой мировой войны. Так что она осталась одна с двумя сыновьями. Для всех них это были годы голода, и только упорным трудом ей удалось выжить, чтобы все наконец смогли свести концы с концами.

Вена была чем-то новым и захватывающим для маленькой Бертель – машины, гудящие, скрипящие, ярко-жёлтые трамваи, толпы людей, и он посреди всего этого, за руку бабушки, которая тянула его, чтобы он не заблудился в суете.

И было ещё кое-что, что завораживало его: солдаты. Они носили разную форму; некоторые были в коротких пальто и держали в руках маленькие чёрные палочки, которыми играли. Французские офицеры, сказала бабушка. Вскоре он научился различать цвета и покрой мундиров, но самыми странными для него были русские. Когда он встречал их на улице, они казались ему немного пугающими. Зимой они носили длинные, землисто-коричневые пальто, доходившие почти до земли, и странные меховые шапки на головах. Словно медведи, они топали и покачивались по венским мостовым. Нужно было быть осторожным. Они никогда не давали маленькому Бертелю жевательную резинку, как весёлый американский лейтенант, живший по соседству и говоривший по-немецки.

Однажды весной Бертеля одного отправили купить что-нибудь для бабушки. Ему нужно было пройти мимо огромного здания с колоннами, - Комендатуры как сказала ему бабушка. Перед дворцом стоял часовой с автоматом на груди. Бертель посмотрел на странного солдата с другой стороны улицы сначала робко, потом пристально. Бабушка всегда слишком быстро тащила его за собой. Русский был без пальто; в конце концов, уже была весна, и Бертель заметил, что у него ноги, как у всех остальных. На них были начищенные чёрные сапоги, блуза были туго затянута поясом, а из-под пилотки выглядывал клок светлых волос. По возрасту еще мальчишка. У мальчика был маленький, смешной нос пуговкой и весёлые глаза, усеянные веснушками; это было видно издалека.

Хотя Бертель и разглядывал красноармейца с безопасного расстояния, он заметил это, и коротышка показался ему довольно бледным и изможденным. Во всяком случае, часовой с большим автоматом подмигнул Бертелю и рассмеялся, а Бертель, поначалу испуганный, в конце концов нашёл это забавным и тоже рассмеялся.
– Русский надо мной посмеялся – подумал он, продолжая идти.

С тех пор русские стали для него настоящими людьми. С ногами, глазами и ртом, которые заставляли их смеяться. Но в них всё ещё оставалось что-то чуждое, что-то, что прилипло к ним, особенно потому, что постоянно это повторяли взрослые.