— Нет, это имеет большое значение. Потому что неужели так сложно, неужели язык переломится, взять и сказать: “мне сегодня не до того. Я хочу долго”.

Я ударила ладонью по покрывалу и все-таки развернулась к мужу.

— А что же было сложного сказать: “Устиния, дорогая, у меня проблемы. У меня непроходимость вен. Я полетел на операцию”.

Адам сморщился, поджал губы. Стал выглядеть жёстко и непримиримо.

— Да, конечно, о мужских недугах не принято говорить. А о том, что после моих слов ты начнёшь считать меня фригидной— это нормально. Я тебе ещё раз повторяю, мы не должны сейчас это обсуждать. Это вообще не имеет никакого отношения к тому, что происходит.

— По-моему, это имеет прямое отношение.

— Нет, Адам, это не имеет никакого отношения к тому, что сейчас происходит.

Вот так вот выяснилось, что после большой безумной любви, замешанной на самых искренних чувствах, могут появиться проблемы и плевать, что на протяжении стольких лет их не было.

— То есть тебе всегда не хватало времени, правильно?

Я закатила глаза. Вот почему он мне не сказал о том, что у него проблемы? Потому что все, что связано с вопросами интимной жизни, Адам воспринимал острее, чем если бы ему сказали, что он обанкротился. Для него физически важно было оставаться лидером везде: в постели, в бизнесе, в жизни, в семье. И сейчас мои слова о том, что мне не хватало времени, я не успевала возбудиться, они словно бы упали и ударили по больному — что он недостаточно хорош был.

Ох уж эти самолюбивые мужчины.

Ох уж эти зацикленные на первенстве победители.

— Прекрати об этом говорить. Мне не охота. Мне тяжело сейчас. — И снова его прикосновение, которое распустило огненные цветы под кожей. Я дёрнулась и рыкнула, — прекрати! Если ты надеешься, что ты здесь все мне сейчас вывалил и я такая сопли развесила, посчитала будто бы ничего страшного, то ты ошибаешься. Я по-прежнему считаю, что это с тебя началась вся эта ситуация. И я не знаю, как её теперь разрешать.

— Тебе не нужно ничего разрешать. Ты уж как-то определись — кто ты? Умирающий лебедь с клиниками, ни разу за несколько месяцев не появившийся на пороге главного офиса. То тебе вдруг что-то надо решать. Сиди уже как сидела! — Фыркнул Адам, обошёл койку и вернулся на кресло. Упал в него. Закинул ногу на ногу. Упёр локоть в подлокотник, а пальцами зажал глаза. — И так без тебя во всем прекрасно разберутся. Я разберусь. — Бросил он, как обычно беря на себя весь огонь.

Я покачала головой.

— Что с матерью?

Он тяжело вздохнул, поджимая губы.

— Оперируют. Точнее её прооперировали, пока я был в больнице, но из реанимации не выписали.

Я всхлипнула, запрокидывая голову, чтобы слезы не текли по щекам.

— Она выживет. Успокойся. — Произнёс тяжелее и как будто бы надавливая Адам.

Я прикусила губу, срывая тонкий лоскут кожи с центра. И действительно постаралась успокоиться.

— Если ты этого не сделаешь сама, я позову врачей, чтобы они поставили успокоительное. Тебе надо беречь себя. Я вообще не представляю как при таком анамнезе ты ещё умудрялася носиться и что-то делать.

— Об этом анамнезе я не знала! — Зарычала я на Адама, стараясь вырвать подушку из-под спины и швырнуть в него. — Если бы ты как нормальный человек пришёл и сказал мне: Устинья, так и так, мы не молодые. Давай мы проверимся. Я проверялась. Я смотрела за своим здоровьем, но поверь, такого киндер-сюрприза от мужа, я не ожидала. Если б я знала о том, что нам нужно провериться— никакого бы зачатия не было. Но ты же партизан. Тебе же сказать о безумно важном моменте зачатия ребёнка оказалось сложнее, чем съездить и прооперироваться втихую.

— А что мне надо было делать? Что мне надо было делать? Прийти и сказать: Устинья так и так, возможно мы не залетим никогда, потому что муж у тебя старый пердун. При этом муж желал оставаться для тебя всегда желанным мужчиной. Согласись, как-то не вяжется это признание с моим желанием.

Я запыхтела.

— Знаешь что? Ты вместо того, чтобы сейчас выяснять: кто сколько времени хотел, не хотел, возбуждался, не возбуждался— посмотрел бы на себя со стороны и оценил насколько все поступки совершенные тобой отдают просто феноменальной глупостью.

Адам скрипнул зубами.

Вот и поговорили.

Вот и завершился наш диалог, во время которого каждый сделал для себя выводы. Мой остался таким же, как и был до этого. Я не считала правильным отыгрывать ситуацию назад только из-за его признания.

Нет.

Я считала, что каждый свой выбор сделал. Если даст Бог, я доношу ребёнка— Адам к нему никакого отношения иметь не будет.

Адам.

Я оставил Устинью на какое-то время. сам вышел в коридор. Привалился к стене, стиснул зубы до хруста. Понимал, что все пошло как-то не так и как-то через жопу. И единственное, что можно в этой ситуации было сделать, это просто разгребать последствия.