Мне что, есть за что бояться, я и так в дерьме.

У меня нет ничего, за что я сейчас мог трястись.

У меня и так все было потеряно, все.

Я свернул с трассы на поворот к небольшому заброшенному заводику, хорошее место, жалко его выцепить у города не получалось. Все ходили, ныли о том, что здесь земли принадлежат определённому статусу.

Ну ничего, ничего. Получу я и эти земли когда-нибудь.

Я затормозил. Обошёл машину, открыл багажник, Галя выскочила на меня дикой кошкой, пыталась вцепиться в лицо, но мне было плевать, оттолкнул её от себя так, что она жопой влетела. То ли в муравейник, то ли ещё в какую-то кучу.

Вытащил из-за ремня пистолет.

— Ты чего? Ты чего, — заверещала Галя, елозя жопой по траве.

— А ничего, я тебе сказал, что ты от меня в залёте быть не можешь. Значит, не можешь. А вот за то, что ты к моей жене сунулась, а вот за то, что ты это все обнародовала, мне кажется, будет нормальным, что я тебя пристрелю, как шавку бешеную, дикую.

— Ты ополоумел, ты сам со мной спал.

— А тебе какая разница, с кем я спал? Ты когда лезла ко мне ты что, не знала о том, что я могу так поступить?

— Ты больной! — Галя попыталась взвиться на ноги, но тонкие босоножки не позволили ей сделать это грациозно и сноровисто, она взмахнула руками, оступаясь, и вновь шлёпнулась на жопу.

А я наступал.

— Ну так что, поедем с тобой в больничку устанавливать кто батя твоего приблудыша или как? — произнёс я, не сводя с неё пистолета. А потом психанул, снял с предохранителя и пальнул в воздух.

Визга было…

— Больной урод, пусти, пусти!

— Так я тебя не держу, чей ребёнок?

— Отвали, какая теперь разница, чей?

Галя от меня удирала, а я просто шел медленно, следом, шел и задавал вопросы.

— Никаких анализов делать не буду. И ничего вообще. И на аборт ляжешь.

— И на аборт лягу, чтоб только с таким психом, как ты, никогда не сталкиваться.

— Молодец, девочка, молодец.

Я ещё раз пальнул в воздух. Запахло жжёным металлом, неприятно.

Вздохнул, вытащил мобильник.

— Алло, полиция? Тут девчонка на трассе бегает, по-моему, обдолбанная, запишите адресок, а то сейчас в лес убежит. Не знаю, может, закладки искала, — произнёс я в трубку, у Гали от шока расширились глаза. Она аж затормозила.

— Ты не посмеешь!

— Да, да, да. Заводская, пятнадцать. Да, да, как раз-таки поворот к заводу. Да, все верно, но она такая, знаете, рыжая. Костюм, шорты и рубашка. Персикового цвета. И глаза на пол лица ну, видно, что обдолбанная. Давайте поторопитесь.

— Ты! Козёл, — налетела на меня Галя в момент, когда я положил трубку, а я перехватил её за запястье, дёрнул на себя.

— Козёл, мудак, бандит, и ты должна была знать, к кому ты лезешь, и скажи спасибо, что я тебя сюда вывез, а не кинул браткам, чтоб пустили по кругу. Надеюсь, ты поняла, что мне твой шантаж до одного места? А ещё раз сунешься, я уже с тобой играть не буду, пристрелю просто. Ты же и сама знаешь, что беременна не от меня.

У Гали задрожали губы.

— Ну же говори!

— Я не знаю от кого беременна!

— Правильно, ты не знаешь и не узнаешь, пока не родишь, но ты не родишь, ты сделаешь аборт. Через месяц приеду, потащу в больницу, если приблуда до сих пор в животе, я тебя на той же кушетке и абортирую, поняла?

Я оттолкнул от себя Галю, выдохнул, провёл ладонью по лицу.

— Дура, — произнёс я как-то едко и горько, развернулся и пошёл к машине.

— А я, а меня кто заберёт?

— Сейчас менты приедут, тебя заберут.

Устинья.

Неделю я пролежала в больнице. Если честно, эта неделя была похожа на беспрерывный какой-то сон. Я замечала, что ко мне приезжал Родион с Марусей, что ко мне приезжала мама. Но более чёткого понимания, что происходит вообще в семье, в мире— у меня не было.

Мне казалось, что меня постоянно искусственно держали на седативных, поэтому я часто путала день и ночь. И только потому, как у Адама на виске зарастала рана, мне было понятно, что время идёт.

А он приезжал. Молча смотрел на меня. Взгляд был сосредоточенный, как будто бы он чего-то ждал. Ждал и вероятнее всего боялся. Я не знала, почему он мне ничего не говорит. Точнее были данные о том, что Софа родила, о том, что свекровь в больнице, в реанимации. О том, что Родион в целом в норме. Но, что понятие нормы, для нас всех сейчас было неясно.

И поэтому, когда наконец-таки у меня появился перед глазами врач, который сказал что мы вас будем выписывать, я вздохнула с облегчением. Потому что поняла, что эта непрекращающаяся неделя из сна, анализов и всего прочего, наконец-таки закончилась. Я не знала, что буду делать, когда выйду с больницы. У меня не было никаких представлений о том, что меня ждёт.