— Именно так.

— Четыре часа, — сухо ответил Джекобсон, обиженный и расстроенный тем, что хозяин обвиняет машину, а не пилота. — Самое большее шесть.

Мак-Элпайн кивнул, взял Даннета под руку, хотел было уйти, но внезапно остановился. Траккиа и Рори тихо разговаривали между собой, их не было слышно, но угрожающие жесты и красноречивые злобные взгляды, посылаемые обоими в сторону Харлоу с бутылкой бренди в руке, свидетельствовали достаточно ясно о предмете разговора. Мак-Элпайн, держа Даннета под руку, отвернулся и вздохнул.

— Друзей у Джонни сегодня не прибавилось, не так ли?

— Их не прибавлялось уже давно. А вон, кажется, и еще один, который едва ли увеличит их число.

— О, Боже! — Вздохи, судя по всему, становились второй натурой Мак-Элпайна. — Похоже у Нойбауэра в голове что-то недоброе.

Фигура в небесно-голубом комбинезоне, шагавшая к боксу, выглядела и в самом деле так, что сразу заставляла насторожиться. Высокий блондин с совершенно нордической внешностью Нойбауэр был на самом деле австрийцем. Гонщик номером один в команде «Гальяри» — «Гальяри» было вышито на груди его комбинезона — он завоевал блестящими победами в гонках на «Гран-при» право называться крон-принцем гонок и наследником Харлоу. Он так же, как и Траккиа, был холоден, недружелюбен, не терпел болванов, каковыми считал всех вокруг. Как и у Траккиа, его друзья и приятели были немногочисленны. И хотя они с Траккиа были постоянными соперниками на гоночных автотрассах, но были близкими друзьями.

Нойбауэр шел сжав губы, холодно поблескивая бледно-голубыми глазами. Когда путь ему преградил массивный Мак-Элпайн, Нойбауэр помимо своего желания остановился: хоть и крупный он был человек, но Мак-Элпайн оказался еще массивнее. Гнев застилал Нойбауэру глаза и не разобравшись, кто это перед ним, он произнес он сквозь зубы:

— Прочь с дороги!

— Вы что-то сказали? — Мак-Элпайн поглядел на него с кротким удивлением.

— О, простите, мистер Мак-Элпайн! Где этот ублюдок Харлоу?

— Оставьте его. Он и так скверно себя чувствует.

— Скверно себя чувствует, он? А Джету как себя чувствует? Не понимаю, отчего все носятся с этим Харлоу, просто ума не приложу. Он же маньяк, свободно разгуливающий на свободе. Бешеный. И вы это знаете. Мы все это знаем. Сегодня он дважды оттеснял меня с трассы, я также мог сгореть заживо, как и Джету. Предупреждаю, мистер Мак-Элпайн, я подниму вопрос в ассоциации гонщиков и добьюсь, чтобы его сняли с дистанции.

— Вы последний из тех, кто может поднять такой вопрос, Вилли. — Мак-Элпайн положил руки на плечи Нойбауэра. — Вы последний из тех, кто может указать на Джонни пальцем. Если Харлоу уйдет, кто станет чемпионом?

Нойбауэр изумленно уставился на него. Злости на его лице слегка поубавилось, с удивлением и недоверием он смотрел на Мак-Элпайна. Когда же заговорил, то это был, тихий, неуверенный шепот:

— Вы думаете, я пошел бы на это из-за этого, мистер Мак-Элпайн?

— Нет, Вилли, я так не думаю. Просто хочу предупредить, что другие могут так подумать.

Наступила долгая пауза, за время которой ярость Нойбауэра, казалось, совершенно улетучилась и он уже совершенно спокойно произнес: — Он ведь убийца. Он может еще кого-то убить, — потом, мягко сняв руки Мак-Элпайна со своих плеч, повернулся и вышел из боса.

С задумчивым видом глядел ему вслед Даннет:

— Возможно, он прав, Джеймс. Да, Харлоу выиграл пять «Гран-при» подряд, но после гибели его брата на гонках в Испании…

— Пять побед на «Гран-при»! Разве он мог такого достичь, если, как ты утверждаешь, у него сдали нервы?

— Я этого не утверждаю. Я не знаю, что с ним произошло, но в последнее время его езда стала настолько самоубийственной, что другие гонщики его просто боятся. Они, чтобы остаться в живых, перестали с ним бороться, пытаться выигрывать у него метры дистанции. Вот почему он продолжает выигрывать.

Мак-Элпайн внимательно посмотрел на Даннета и сокрушенно покачал головой. Мак-Элпайн сам был признанным экспертом, но относился к Даннету и его мнению с глубоким уважением, считал его незаурядным, тонким, интеллигентным человеком и исключительно талантливой личностью. Даннет был уже весьма известным журналистом, когда сменил профиль своей работы и превратился из политического обозревателя в спортивного комментатора лишь по той простой причине, что стал находить политику весьма скучным занятием. Твердую принципиальность и аналитические способности, которые сделали его заметной фигурой в парламентских кругах, он с успехом теперь использовал в своих обозрениях с мировых гоночных трасс. Являясь штатным корреспондентом центральной английской еженедельной газеты и двух автомобильных журналов, английского и американского, при этом постоянно сотрудничая со многими другими изданиями, он быстро приобрел репутацию одного из ведущих в мире журналистов по автогонкам. Всего за два с небольшим года он, бесспорно, добился незаурядного положения. Успеху его завидовали многие из пишущей братии, а кое-кто из неудачников открыто злобствовал в его адрес по всякому поводу.

Ему ставилось в вину то обстоятельство, что он тесно сошелся с командой «Коронадо. Вообще-то на этот счет не было никаких законов, писаных и неписаных, но так не поступал еще ни один журналист. И его коллеги теперь брюзжали по этому поводу. Его и их работа, утверждали они, заключалась в добросовестном и беспристрастном изложении всего, что связано с машинами и гонщиками, борющимися за «Гран-при», на что он вполне убедительно отвечал, что именно этим и занимается. Но недовольных оттого не уменьшалось. На самом деле недовольны они были тем, что Даннет информацию о команде «Коронадо», команде наиболее процветающей и самой яркой на общем фоне, черпал изнутри, из первых рук. Действительно, написанные им статьи о команде «Коронадо» и частной жизни Харлоу могли составить внушительный том. Подогревала страсти и созданная Даннетом в соавторстве с Харлоу книга.