— Ну и что? Я всё ещё ношу буллу, и моё слово ничего не значит в семейных делах, — объяснил Аврелий, прикасаясь к золотой подвеске с амулетами, которую римские дети, рождённые свободными, всегда носили поверх пратексты [6] . — И по закону, пока жив мой отец, я всегда буду оставаться несовершеннолетним.

Парис в растерянности оглянулся. В Риме все полномочия принадлежали отцу семейства [7] — самому старшему мужчине в доме. До его смерти дети были совершенно бесправны, поэтому нередко можно было встретить людей весьма преклонного возраста, которые полностью зависели от своего отца-долгожителя. Но в то же время человек, рано осиротевший, мог в своё удовольствие распоряжаться семейным состоянием.

— Может, твоя мать… — неуверенно заговорил Парис, хорошо понимая, что затронул больную тему.

— Она в Антиохии, со своим пятым мужем. Я не видел её уже три года, — объяснил Аврелий.

— Тогда кирия [8] Лукреция! — настаивал Парис.

— Любовница отца меня терпеть не может и даже не пытается это скрывать. Она молода, красива, тщеславна и надеется получить разные выгоды от связи с могущественным патрицием. Но он обращается с ней, как со служанкой, а когда сердится, даже руки распускает. Я не раз слышал, как он бил её, когда напивался, — сказал Аврелий, умолчав о том, что исподтишка часами наблюдал за красивой и надменной женщиной. — Лукреция и не думает жаловаться, сносит любое унижение, лишь бы не утратить своих привилегий, хотя на самом-то деле они ничтожны: пригоршня сестерциев [9] , разрешение надевать по большим праздникам семейные драгоценности и жить в доме на Целиевом холме.

Она убеждена, что, не будь меня, ей удалось бы уговорить моего отца жениться на ней или хотя бы завещать ей что-то. А ему, с другой стороны, удобно оставлять её в заблуждении… и ссылаться на меня всякий раз, когда не хочет открывать кошелёк.

У Париса задрожали губы.

— Выходит, ничего нельзя сделать, чтобы помочь моему отцу?

Глядя на испуганного мальчика, Аврелий не стал огорчать его сильнее.

— Давай немного подумаем, Парис. Наверное, должно быть какое-то другое объяснение этой краже. И в самом деле, в том, что произошло этой ночью, не всё понятно, — проговорил он, убеждая скорее себя, чем друга. — Например, как мог твой отец открыть сундук в темноте?

— У него была масляная лампа, она разбилась вдребезги. Говорят, он уронил её, поскользнулся на масле и ударился головой об угол сундука, который опустошал.

— В таком случае куда он дел всё, что украл?

— Никто не знает. И это, в общем-то, единственное обстоятельство, которое может говорить о его невиновности.

— Забудь об этом, Парис. Всегда можно допустить, будто у твоего отца был сообщник, — покачал головой Аврелий, чем очень огорчил друга.

— Кто-нибудь из слуг, наверное?

«Или его собственный сын!» — подумал Аврелий, поостерёгшись, разумеется, высказать подобное соображение вслух.

— Так или иначе, но Диомед почему-то осмелился войти в эту комнату, — произнёс он.

— Это верно, но, скорее всего, отец хотел только убедиться, что там всё в порядке, прежде чем отправиться спать. И как раз в этот момент его ударили по голове, — объяснил Парис.

— Но на голове нет раны, нет и никаких других признаков, что на него в самом деле кто-то напал, — заметил Аврелий.

— Выходит, даже ты не веришь ему! — воскликнул убитый горем мальчик.

— Я такого не говорил, — возразил его друг, — что нет синяков, ещё ничего не значит. Известно же, что некоторые удары не оставляют на коже никаких следов. Против твоего отца, однако, говорят и другие довольно серьёзные улики. Каким образом, например, Диомед объяснит, зачем сжимал в руке ключ или почему в комнате, где вы с отцом спите, нашли золотую пряжку? Старший слуга Аквила отыскал её там сегодня утром — она была спрятана за сундуком. Это старинное, дорогое украшение, которое переходит у нас из поколения в поколение, и наша семья редко пользуется им, предпочитая хранить в сундуке.

— Ясно же, что настоящий вор подсунул пряжку в наши вещи, чтобы свалить вину на моего отца! — заключил Парис.

— А как у него оказался ключ от сундука? — поинтересовался Аврелий. — По традиции отец семейства всегда носит его на шее и никогда никому не передаёт. Секретарь Умбриций между тем убеждён, что твой отец мог тайком сделать себе копию. Если так, то дело и вправду принимает совсем плохой оборот!

— Почему?

— Потому, Парис, что в сундуке хранится также рубиновая печать семьи Аврелиев, и она равноценна подлинной подписи отца семейства на любом документе… Понимаешь, что это означает?

— Но печать не украдена! Не могут же просто так осудить честного человека! — возмутился мальчик.

— К сожалению, тут есть и другие обстоятельства, — неохотно продолжал Аврелий. — Аквила утверждает, что некоторое время назад мой отец приказал ему проверить под большим секретом книгу счетов.

— Ну и что?

— А то, что он, похоже, подозревал какой-то непорядок в управлении.

— Проверка? — побледнел мальчик, не решаясь спросить, что же при этом выяснилось.

— Не волнуйся, Парис, никаких нарушений в счетах не нашли, — успокоил его Аврелий, догадавшись, о чём подумал мальчик.