Прокипятив по его просьбе чистые отрезы одежды и залив рану горячим вином* в качестве хоть какой-то дезинфекции, даже не знавшие этого слова русичи перевязали Александра.

*Никогда так не делайте. Вино для этого не только непригодно, но и крайне вредно.

Разбойников никто преследовать не стал. Арбалет и неплохая, пробитая всего в одном месте броня предводителя разбойников, кошель с серебром, а также меч стали законной добычей Александра.

Разбойника быстро допросили, особо не церемонясь и оставив в конце лишь кусок по недоразумению живого обжаренного мяса. Причём ни у кого, включая Александра, эта довольно жестокая процедура не вызвала ни сочувствия, ни христианского сострадания. Выяснилось, что это была лишь часть шайки, которая частично состояла из жителей Бонди, в дневное время являвшимися обычными жителями городка, а вторая часть квартировала в ещё одной полноценной деревне из десятка домов в гуще леса. Общая её численность была под сотню человек, но половины сейчас в городке не было, а те, что были, в нападении участвовали лишь частично, так как главарь запретил трогать хорошо вооружённый караван и самые его верные люди к шайке не присоединились и ни о чём не знали. Хрипящий раненый же оказался не главарём, а лишь его правой рукой. Решился он на самостоятельное нападение с верными лично ему людьми, польстившись на богатую добычу, но просчитался с внезапностью нападения. Причём из-за арбалетчика. Что тому показалось странным в тренировке Александра теперь уже не узнать, но болт в сторожа он выпустил без команды. Да к тому же промахнулся. Из-за чего пришлось напасть не тихо, а после поднятой тревоги. Также умирающий рассказал, что Элезар попал к ним в плен. И сейчас его держали на заимке, где квартировали разбойники. Остался он там всего с одним охранником, но, скорее всего, туда же отправились сбежавшие. Следовало поспешить, однако возможный проводник был не в состоянии указать дорогу. В связи с чем его из чувства природной доброты прирезали.

Александра же восхитило абсолютное единодушие. Ни один из рыцарей не высказал ни слова про то, что не стоит рисковать и нападать на разбойников ради Элезара. Про русичей, обязанных ему свободой, и слов нет, но из новых спутников больше всех за юношу переживал, похоже, даже не Пётр, а здоровенный фландрец Бодуэн.

– С кем же я буду драться в поединках, если с мальчонкой что-то случится?!
– квохтал он, напоминая огромного доброго мишутку из мультфильма про «Машу и Медведя», только в доспехах и с уникальным на взгляд Александра длиннющим мечом, который не походил на обычные «норманнские».

Аглаек, которого Пётр, вообще-то, уже дважды мягко отсылал для дальнейших проповедей, но тот прилип к отряду как банный лист, также очень живо поддерживал необходимость освобождения юноши.

Пока решали, что делать, проблема с проводником решилась сама собой. Неожиданно к стоянке вышел уверенный в себе мужчина, выглядевший по меньшей мере графом. Он представился Габриэлем. Все уже знали, что так зовут предводителя местных разбойников, и он только подтвердил показания уже умершего бывшего соратника. Доводом же к тому, что бы не повесить этого наглеца прям здесь и прямо сейчас стало то, что он готов был предоставить одиннадцать лучников для атаки на заимку, которые в данный момент на всякий случай прикрывали своего главаря из леса. Свой мотив у него был. Во-первых, уничтожить оппозицию в своей шайке, а во-вторых, не допустить разграбления логова. Всё это он высказал прямым текстом и столь гордо и уверенно в качестве своих условий, что невольно вызывал уважение. Хотя какое может быть уважение к грабителю, на счету которого наверняка не один десяток загубленных душ. Но, тем не менее Пётр выразил согласие на его предложение, когда узнал, что тот не только слышал о проповеднике и глубоко уважает его, но и сам бы хотел отправиться в Святую Землю вместе со своими лучшими и ближними людьми, чтобы искупить грехи.

Услышав это, Пётр отвёл Габриэля в сторону и о чём-то переговорил. Возможно, даже имела место исповедь, так как разбойник отошёл от монаха задумчивым, но каким-то удовлетворённым.

Через четверть часа все готовы были выступать. «Организованной толпой», как мысленно обозвал их построение Александр, они двигались через лес. Отряд из пятнадцати рыцарей в броне, русичи с Александром, которого не смогли оставить в лагере даже силой, а лишь добились обещания не лезть вперёд, а также Габриэль и его «благородные разбойники», как их окрестил Александр. Ему почему-то хотелось считать этого статного, прямого, с орлиным носом, красивого суровой мужской красотой человека неким французским Робин Гудом. Уж очень не вязался его образ с кровавым убийцей и насильником. Хотя умом он понимал, что в этой время то, что он считал преступлением, было обычным делом для воинов, и никакого кодекса рыцарства и благородства просто не существовало в природе*.

*Александр ошибается. С появлением рыцарства, а оно зародилось до описываемых событий, как структурно-сословное явление, возникают и различные поучения, в основном религиозного характера, пытавшиеся регламентировать и создать идеал «Христова война» ещё даже до Первого Крестового похода, хотя окончательно сложится «кодекс рыцарства» действительно позднее.

Правда, вот, ещё и полутора часов не минуло, как он и сам убил человека, а после нём пытали другого. И никаких чувств, кроме брезгливости, причём более даже от отвратительного цинкового запаха грязной крови и горелой плоти, он не испытывал. А ведь это был первый убитый им человек. Мертвецов он видел в своей жизни ни мало. Всё же, будучи сыном священника много раз, бывал на отпеваниях покойников. Но присутствовать при кровопролитье, а тем более участвовать самому естественно не доводилось.

«Впрочем, всё это пустые мысли», — подумал Александр: «Я нормален, мне это не доставляет никакого удовольствия, а выбора у меня не было».

На этом он успокоился и вспомнил об Элезаре. Жив ли его друг и подопечный или разбойники решили прирезать ненужного пленника?

Вскоре Габриэль, шедший чуть впереди, поднял руку, останавливая отряд. Не все сразу сообразили, что нужно делать, так как никаких жестов не обговаривалось, но глядя на лучников, быстро поняли, чего от них хотят, и остановились. Александр, застывший в самом конце отряда, вытянул шею, силясь рассмотреть, что происходит впереди. Габриэль с три-четыре минуты совещался с Бодуэном и одним из молчаливых охранников Петра, которого звали Сеннья. Видимо, выработав общий план действий, они стали доносить его до своих людей.

Вскоре лучники выдвинулись вперёд, а рыцари выстроились за их спинами негустой сетью. Смысла строить стену щитов не было. У бездоспешных в основном разбойников, против профессиональных воинов, готовых к схватке, никаких шансов не было в любом случае. Достаточно было и пятёрки хорошо вооружённых и защищённых рыцарей, чтобы шайка прекратила своё существование. Правда, тогда могли быть потери или неожиданности, а сейчас можно было рассчитывать на быстрое и бескровное для нападающих освобождение пленника. Идею с тем, что бы предложить переговоры Габриэль отмёл ещё при обсуждении в лагере, сказав, что тогда заложника скорее убьют и сбегут, как только поймут, что логово обнаружено. По его недомолвкам стало понятно, что это место отнюдь не единственная база для лесных злодеев.

В такое разряженное построение встали не все. Чуть раньше пятёрка рыцарей в сопровождении одного лучника отправилась куда-то в сторону, собираясь обойти базу разбойников, чтобы выловить или уничтожить выживших.

Неторопливо, осторожно и, стараясь не шуметь, они прошли около двух сотен шагов. Не наткнувшись ни на какую охрану, отряд вышел из-за заканчивающейся как-то даже неожиданно стены деревьев. Перед ними была небольшая поляна с несколькими деревянными строениями. В заимке царила такая суета, что никто появления новых действующих лиц не заметил. Все увлечённо таскали тюки на повозки. Лошадей, правда, не было и становилось решительно непонятно, как разбойники собираются уходить с награбленным через лес.