Мужчина, сидевший напротив, снова озадачил меня, и я действительно не знал, как к нему относиться. Во время еды мы перекидывались ничего не значащими фразами, но в сущности Гропиус ни на сантиметр не приоткрыл для меня дверь своей жизни. А ведь он пришел ко мне, чтобы доверить что-то значительное, и я, выждав долгую паузу, раздраженно спросил:

— Кто вы, профессор Гропиус? Я даже не уверен, действительно ли это ваше настоящее имя. А главное: что вы хотели мне сказать? Говорите же, наконец!

И тут Гропиус собрался с духом. Было заметно, как он отбросил в сторону все сомнения, которые мучили его до этого момента. Осторожно он положил рукопись на стол и накрыл сверху обеими руками.

— Меня действительно зовут Гропиус, Грегор Гропиус, — начал он так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать его. — В двадцать четыре года я стал доктором медицины, в тридцать восемь — профессором одной крупной клиники в Южной Германии. В этот период два года я работал в очень уважаемых клиниках в Кейптауне и Бостоне. Короче, карьера, о какой можно только мечтать. Ах да, еще была Вероник. Я встретил ее на одном конгрессе в Зальцбурге, где она работала гидом. Вообще-то ее имя было Вероника, а родители, владельцы маленькой транспортной фирмы, звали ее Врони. Но она не хотела вспоминать об этом. Мы поженились через четыре недели после того, как я получил диплом, в замке Мирабель, где у нас была карета, запряженная четверкой белых лошадей. В начале нашей семейной жизни все шло хорошо. Я боготворил ее, а она считала меня вундеркиндом, и мне это, конечно же, льстило. Оглядываясь назад, все же хочется сказать, что для крепкой семьи обеих этих составляющих было недостаточно. Я думал только о карьере, а Вероник воспринимала меня не столько мужем, сколько трамплином для прыжка в высшие круги общества. Время от времени, если ей нужны были деньги, она разыгрывала большую любовь, но этого состояния хватало недель на шесть. О детях вопрос вообще не поднимался. Она любила повторять, что дети должны быть нам благодарны за то, что мы избавляем их от необходимости жить в этом ужасном мире. На самом деле Вероник боялась испортить фигуру, я уверен в этом. В общем, через десять лет наш брак исчерпал себя, хотя никто из нас не давал себе труда задуматься об этом серьезно. Мы продолжали жить в нашем общем доме в пригороде, но у каждого была своя дорога, и никто из нас не предпринял попытку спасти семью. Чтобы самореализоваться — так она выражалась, Вероник открыла собственное PR-агентство и стала заниматься рекламными кампаниями для фирм, издательств и актеров. С первым же крупным заказчиком она изменила мне. У него была куча денег, и он осыпал ее дорогими подарками. Хотя со мной Вероник никогда ни в чем не нуждалась. Я отомстил ей: привел домой миленькую медсестру из рентгенологии. Она была почти на двадцать лет моложе меня, и, когда Вероник застала нас, многолетнее безразличие в один день переросло в ненависть. Я никогда не забуду огонь в ее глазах, когда она прошипела мне: «Какая пошлость! Ты еще пожалеешь! Я тебя уничтожу». Должен признаться, что я не придал тогда значения ее угрозам. Но не прошло и трех недель… Я никогда не забуду тот день, 14 сентября, он перевернул всю мою жизнь… Тогда я вспомнил об угрозах Вероник и попытался…

На этом месте я прервал профессора, который рассказывал все живее и увлекательнее. Мне не давало покоя внутреннее ощущение тревоги. Я давно уже был далек от мысли, что этот человек рассказывает мне небылицы. В любом случае его рассказ захватил меня необычайно, и мой опыт общения с людьми (или, может быть, это было мое шестое чувство?) подсказывал мне, что за этой историей скрывается много больше, чем заурядная супружеская драма. Гропиус был не из тех, кто стал бы рассказывать чужаку, а я все еще оставался для него чужим человеком, подробности неудавшейся личной жизни. И я не видел в нем эгоистичной потребности в участии и оправдании человека, который оплакивает худшую из всех судеб. Поэтому я попросил у профессора разрешения делать заметки и записи.

— Вам это не нужно, — ответил профессор, — я отдам вам свои записи. Думаю, что они будут в надежных руках.

— Если я правильно понимаю, профессор, вы хотите получить за вашу историю деньги!

— Деньги? — Гропиус горько усмехнулся. — Денег мне хватает. Как я уже говорил, за десять миллионов мне заперли рот на замок — по крайней мере на то время, когда еще никто не знал, чем может обернуться эта история. Нет, я только хочу, чтобы правду узнали, а вы определенно лучше меня сможете облечь ее в слова.

— Правду?

Без обиняков и уверток Гропиус начал рассказывать, сначала сбиваясь, но потом все быстрее и увереннее, проводя параллели и устанавливая связи в чудовищной путанице событий и интриг. Когда он завершил свой рассказ, была уже почти полночь. Мы долго смотрели друг на друга.

Гропиус осушил свой бокал и сказал:

— Спасибо, что выслушали меня. — Он поднялся. — Я надеюсь, что в этой жизни мы с вами больше не увидимся.

Я улыбнулся:

— Может быть, в следующей.

Гропиус протянул мне руку и исчез в темноте. Меня знобило. Странно, подумал я. Я еду в Италию писать новый роман, и мне преподносят в подарок подлинную историю, которая отодвигает в тень все, о чем я только мог помыслить.

Тысяча шестьсот граммов коричневой ткани в холодном кристаллоидном растворе — человеческая печень в вертикальном алюминиевом кофре с надписью «Евротрансплант» на пути из Франкфурта в Мюнхен. В 2 часа 30 минут ночи водитель принял в клинике имени Иоганна Вольфганга фон Гете на набережной Теодора Штерна предназначенный для пересадки орган. И машина помчалась по автобану в направлении Мюнхена.

Обычно донорские органы доставляются на самолете, но из-за запрета ночных полетов в Мюнхене пришлось выбрать доставку на автомобиле. Компьютер ELAS системы распределения донорской печени компании «Евротрансплант» определил в качестве реципиента археолога Арно Шлезингера. Консилиум из трех врачей мюнхенской клиники согласился с выбором. Шлезингер, сорока шести лет, уже четыре месяца стоял в листе ожидания и шесть недель находился по степени срочности в группе Т2. В результате аварии его печень была серьезно повреждена.

Как это обычно бывает, имя донора осталось неизвестным. Знали только, что смерть наступила в результате инсульта в 23 часа. Группа крови донора АВ, резус отрицательный, антигены совместимы с А. Шлезингером.

Профессора Грегора Гропиуса, выдающегося, несмотря на свои молодые годы, хирурга-трансплантолога, в 5 часов 30 минут разбудил звонок дежурного врача-ассистента — доктора Линхарта. Гропиус принял душ, выпил чашку растворимого кофе, надел серый двубортный костюм, повязал перед зеркалом подходящий галстук и теперь вел свой темно-синий «ягуар» из мюнхенского предместья Грюнвальд к северу.