Брежнев с помощью Медведева поднялся на ноги, стоял, потирая грудину, словно бы проверяя, на месте ли трещина.

— Вот же ты молодец какой, Арсений, недаром я тебя с собой взял, — покачал он головой. Ты как себя чувствуешь сам-то, Арсений? Что-то вид у тебя неважнецкий.

Я тоже встал, с наигранной бодростью улыбнулся:

— Да всё нормально, Леонид Ильич, мне бы подремать пару часиков — и буду как новенький.

— Подремлешь, пока до Фирюзы будем добираться. — согласился Брежнев. — Поедешь с нами. Вернее, мы с Мухкамедназаром сядем в «Волгу», а вы с Володей садитесь в машину ГАИ. Едете за нами следом. Пару часиков подремать не получится, в вертолёте поспишь. Полетишь с нами… И Володя тоже.

— Не успеет поспать, — вмешался Гапуров, — там четверть часа до Ашхабада лететь.

— Ну тогда, Арсений, в поезде выспишься, — принял решение Брежнев.

До Фирюзы долетели мигом, я и правда только начал носом клевать, как прибыли на место. Дальше меня с дипломатом в руке вместе с Брежневым, Гапуровым, обоими телохранителями и контуженным водителем «Чайки» посадили в вертолёт, который взял курс на Ашхабад. Медведев сразу поинтересовался, есть ли на борту рация, после чего на несколько минут ушёл в кабину пилота. Я же достал из дипломата парочку бутыльков с «живой водой», один дал Брежневу, второй Гапурову, который по-прежнему был бледен — его даже вырвало перед посадкой в вертолёт. Обоим сразу же похорошело, что было заметно даже невооружённым глазом.

И тут же меня снова начало клонить в сон. Организм требовал отдыха, сна, во время которого мои жизненные силы хоть немного, но восстанавливались. Я успел всё-таки вздремнуть несколько минут, прежде чем кто-то толкнул меня в бок:

— Просыпайтесь, садимся.

Я открыл глаза, посмотрел в круглое стекло иллюминатора. Приближалась выложенная бетонными плитами взлётно-посадочная полоса аэродрома, вдали высились подёрнутые голубоватой дымкой горы. Брежнев и Гапуров что-то оживлённо обсуждали, Медведев переводил взгляд с одного пассажира вертолёта на другого, словно бы каждого в чём-то подозревая. Сидевший рядом со мной врач, который, судя по всему, и растолкал меня, выглядел озабоченным и одновременно недоумённым, то и дело косясь в мою сторону. Видно, всё никак не мог взять в толк, как это я прикосновением руки, пусть даже это заняло какое-то время, вылечил самого Генерального секретаря ЦК КПСС. А может, подозревал меня в мошенничестве, поскольку диагноз я сам озвучил и сам же якобы произвёл исцеление.

Да плевать, главное, что генсек мне доверяет, и что я вернул его к жизни, иначе дорогому Леониду Ильичу пришлось бы пару недель точно проваляться на больничной койке.

С аэродрома вполне, между прочим, бодрых генсека с Гапуровым сразу же повезли в республиканскую клинику. Мы с Медведевым и охранником Мухамедназара Гапуровича тоже составили им компанию.

Рентген показал у Брежнева сросшиеся ребра и рубец на плевре. У Гапурова — остаточные явления сотрясения травмы головного мозга. К слову, первого секретаря ЦК КУП Туркменской ССР консультировал лично Юрий Михайлович Волобуев — главный нейрохирург Минздрава Туркмении.

Ко мне у врачей был профессиональной интерес. Мол, как так удалось движением руки срастить рёбра? Я всё это время сидел в коридоре, ожидая результатов исследования, и откровенно клевал носом, поэтому вопросы хирурга меня немного раздражали.

— С божьей помощью, — довольно грубовато ответил я.

После клиники у Брежнева возникла идея где-нибудь посидеть, попить чайку и перекусить. Гапуров тут же предложил лучший ресторан Ашхабада, однако Леонид Ильич решил пригласить Гапурова к себе в вагон. Тот, естественно, вынужден был согласиться, да ещё и сопроводить своё согласие самой широкой улыбкой из имеющихся в его арсенале, пусть и весьма натянутой.

— И ты, Арсений, будешь чаёвничать с нами, — ткнул меня в грудь пальцем Брежнев. — Помнишь, обещал кое-что из нового исполнить под гитару? Вот заодно и выполнишь обещание. Мухамедназар, дорогой, можешь достать гитару?

— Мои люди достанут всё, что угодно, хоть целый ансамбль, — надулся Гапуров.

— Ансамбль не надо, одной гитары хватит.

— Акустической, — добавил я, про себя тяжко вздыхая.

Так и пришлось, взбодрённому местным бальзамом, устраивать небольшой концерт, по ходу которого я исполнил «Три колодца». Подарок Гапурову за интересную экскурсию в Фирюзу. В моей истории, точно помню, она прозвучала 1 января 1983 года в «Песне года», а на магнитофонах зазвучала годом раньше. Так что попасть впросак я вроде бы не был должен.

Пришлось на ходу, правда, менять Учкудук на Дехистан. Всё-таки Учкудук — город узбекский, а про Дехистан я помнил, что он располагается в пустыне посреди Мисрианской долины. Да и по стихотворному размеру полное совпадение.

Гапуров, у которого песня вызвала неподдельный восторг, что-то шепнул своему охраннику, следовавшему за боссом как тень, тот кивнул, извинился перед как бы всеми присутствующими и вышел. Вскоре вернулся и кивнул Гапурову. После чего Мухамедназар Гапурович с улыбкой сказал мне, что в купе меня будет дожидаться ответный подарок. Тем более он мне и за колено должен. Я же, в свою очередь, предложил подарить песню туркменскому ансамблю «Гунеш». Пусть они исполняют немного иную музыку, нежели «Ялла», думаю, эта песня станет одной из главных в их репертуаре.

Когда наконец я вернулся в компанию заждавшегося меня Полесских, одержимый прежде всего желанием уснуть на пару деньков, увидел посреди купе деревянный ящик с ручками. А рядом ещё один, поменьше.

— Зашли какие-то туркмены в костюмах, сказали, для вас, — пояснил Игорь Валентинович.

Я открыл меньший ящик, в нём стояли три десятка бутылок туркменского бальзама. Однако… Открыл второй, побольше — и сразу в нос шибанул медовый аромат дынь. Их здесь лежало ровно пять штук, а также бережно упакованные гранаты и виноград. Дыни пахли так, что у меня сразу же рот наполнился слюной, хотя вроде бы недавно перекусил. В общем, одну дыню мы с Игорем Валентиновичем в течение этого вечера и следующего дня оприходовали. Вот уж действительно медовая.