Натан сказал об этом присутствующим и закрыл встречу. После чего отправился в банк, сдать завещания, и следом — к Дрымову.

Афанасий Сосипатрович был в своем кабинете в большом съезжем доме на пересечении Преображенской и Полицейской улиц. Выслушав взволнованный рассказ Горлиса, он сочувственно покачал головой:

— Да, господин Горлиж, гляжу, тебе сильно повезло с этой историей. Еще два домашних завещания и оба — в один день, с одними и теми же свидетелями?!

— Именно так.

— Как же это быть может? Загадка… Пока что вариантов два вижу. Либо эти братья Выжигины — аферисты, что-то перепутавшие. Либо наш глубокоуважаемый одесский негоциант Никанор Абросимов решил подшутить над тобой и твоею Финой.

— Сам об этом думаю. А пожалуй, что даже и не пошутить, но отомстить.

— И то верно. Храни нас, Господи, от мыслей мстительных, — сказал Дрымов и перекрестился на образа Святых Апостолов Иасона и Сосипатра.

Их тощие лица с бородами, сухие руки и босые ноги едва проглядывали сквозь многие слои серебряного оклада, наросшего на икону за последние годы.

— Афанасий, теперь надо бы выяснить, что там за люди — из Вознесенска, двое свидетелей, подписывавших второе и третье завещания.

— Надо бы. Покажи-ка бумаги.

— Смеешься что ли? Все три завещания лежат в отделении Коммерческого Банка.

— Ну да, да, конечно. Видишь ли, Горлиж, тут теперь такое дело… — Дрымов замялся. — У нас же нынче есть Корпус жандармов, руководимый Третьим отделением собственной, я бы сказал, Его Императорского Величества канцелярии.

— А разве такие вопросы входят в его круг?

— Входят! — ответил Дрымов отчасти с раздражением. — В круг интересов Третьего отделения входит всё, во что оно само захочет войти. Что касается надзора за правильным исполнением завещаний, то это прямо вписано в их устав жандармский. А в таких сомнительных историях, как твоя, это прямо вменяется им в обязанность.

— Получается, ты этим делом заниматься не будешь?

— Не буду. Доложу по инстанции — и всё. Говори по этому делу с жандармским штаб-офицером по южным губерниям капитаном Лабазновым-Шервудом и поручиком Беусом. Они в этом же здании располагаются. Когда в Одессе находятся.

— Как их отчества, напомни?

— Харитон Васильевич и Борис Евсеевич.

— Спасибо, — поблагодарил Натан. — Признаться, пока бог миловал от тесного общения с ними.

— Не серчай, Горлиж. Мне они тоже, я бы сказал, не в радость. Но работать можно. Однако надо быть аккуратным.

— Понятно. Так я пойду к ним.

— Сейчас? Бессмысленно.

— Отчего ж?

— Так война с турком! Забыл, что ли? — туманно ответил пристав.

— Так что, жандармы еще и воевать будут?

— Будут не будут… Но на фронт поедут.

— Зачем?

— Так у них и с воинской полицией дела не разграничены. Думаешь, только наша полиция ими недовольна? У военной полиции всё ровно то же.

— Это ты про начальника контрразведки 2-й армии Степана Достанича?

— И про него тоже. Третьего дня с ним общался…

Ситуация с созданным недавно жандармским управлением оказывалась всё интереснее. Горлис понял, насколько недооценивал его появление.

Раньше имелись жандармские дивизионы в столицах и жандармские команды в важнейших городах. Но роль их была не велика. Скажем, в Одессе жандармы входили в состав инвалидной команды, отвечающей за общее поддержание порядка. Но после 14 декабря [46] всё изменилось. Был организован всероссийский Корпус жандармов, шефом которого стал генерал Бенкендорф, а для его бесперебойного функционирования создано Третье отделение Императорской канцелярии. И оно, оказывается, занималось теперь всем.

Впрочем, ответ Дрымова, почему бессмысленно идти к жандармам прямо сейчас, оставался всё еще не проясненным. Понимая это, Афанасий продолжил речь:

— Скажу по секрету, — понизил он голос, — послезавтра в Одессе ожидается прибытие Императора с семьей. А с ним, конечно же, и Бенкендорфа Александра Христофоровича. Так что в ближайшее время твоими завещаниями вообще никто заниматься не будет.

Произошедшее стало сильным ударом по Горлису и его репутации в Одессе, хотя он, в сущности, ни в чем виноват не был. Натан зримо увидел, что настроение городской толпы переменчиво, как границы одесского порто-франко. Еще вчера о нем говорили с уважением, одобряли выбор Абросимова в душеприказчики, хвалили за мужество во время полутайного рейса парохода «Одесса».

Но вот странная история с двумя завещаниями, выписанными в один день. Но не им! Да еще временная невозможность заняться прояснением этих обстоятельств. И не по его вине! А о нем уж начали говорить с насмешкой и даже злорадством. Эка, мол, хотел получить по-легкому три тыщи целковых, ну и заработал по носу от каких-то веселых хлопцев с Каспия. В сих интонации чувствовалось, через кого шли такие рассказы. Конечно же, от абросимовской прислуги. Братья Выжигины, любой из них с его вариантом завещания, были им втрое милее, чем Горлис. То есть ровно настолько же, насколько три тысячи рублей больше, чем одна тысяча.