Шрифт:
Закрываю глаза и нагло притворяюсь спящей, слышу как мама пару раз всхлипывает и уходит из палаты.
Вечером приходит отец, долго и усердно сперва упрашивает, потом приказывает и под конец начинает угрожать всеми возможными способами. После того как я поправлюсь.
А я не хочу, дышать не хочу, ничего не хочу.
Все застыло и больше ни на что, не реагирует.
Почему ? Просто почему?
Десятки раз прокручиваю в голове случившиеся и понимаю что в моей жизни не было ничего в чем бы я была хороша кроме балета…
Седьмой день…
Не успев проснутся, чувствую что мне что-то колят в руку. Дергаюсь и вырываю руку, от чего из нее брызгает кровь и по руке разносится адская боль.
– Тише, это витамины, ваш врач назначил витамины.
– Не прикасайся ко мне, уйди… уйдии…
Медсестра быстро уходит, а потом возвращается с врачом. Который долго и усердно мне рассказывает какая бесценная штука жизнь и что мне чертовски повезло что я выжила.
А я взрываюсь, кричу в лицо чужому человеку который ни в чём не виноват. Что мне она такая не нужна, что я себе такая не нужна.
Врач опять что-то говорит и в итоге смотрит на медсестру кивая ей, та приближается к капельнице и начинает что-то с чем-то смешивать и подходить ко мне. Быстро вырываю иглу из руки и швыряю в сторону с криком…
– Пошли вон…
– Хорошо, только успокойся и мы уйдем.
Прищуриваю глаза и опять утыкаясь не моргая в потолок.
Они действительно ушли, а я опять начинаю из внутри себя добивать думая и думая обо всём этом.
Перевожу взгляд на тумбочку на которой стоит небольшой букетик ромашек и от их вида внутри горько как от горькой полыни.
Намеренно закрываю глаза, молясь, проснутся и очутится в том темном лесу и опять ходить, чувствовать свои здоровые ноги.
Но того леса нет, вот уже который день ничего нет, только темнота и безысходность.
Вечером приходит мама со словами, что ко мне гости.
За ней заходит Макс и как то робко улыбается. Смотрю на этого человека и не понимаю из-за чего он мне так нравился, или я его даже любила.
В нем нет ничего интересного или это во мне больше нет ничего.
И главный вопрос, какого хрена он приперся сюда?
– Мам, оставишь нас?
Мама сразу раз улыбалась и закивала уходя, прикрывая за собой дверь.
– Привет.
Поджимаю губы и не отвечаю. Мерзко видеть его, мерзко даже слышать его голос.
– Как ты?
– Можно тебя кое о чем попросить?
Стараюсь говорить спокойно, но против воли вырываются рычащие нотки.
– Конечно зайчонок, всё что захочешь…
– Выйди из этой палаты и больше никогда сюда не возвращаясь.
– В смысле?
– В прямом.
– Что случилось?
– Пошёл вон! Я вас обоих ненавижу! Тебя и эту тварь которую считала подругой. Это ваша вина, что я стала инвалидом. Ваша! Пошёл вон от сюда! Пошёл вон!
– Милис… я…
Хватаю вазу с ромашками и швыряю в его сторону, она не точно попадает в цель, а разбивается в десяти сантиметрах сбоку от его головы.
Начинаю кричать в голос от гнева и боли и за ней летят все предметы до которых получается дотянуться.
Когда он выскакивает за дверь, падаю на кровать и взвываю во всю глотку от той боли которая сковала все тело пока я дергалась. И от ненависти которая не находит выхода и продолжает расти.
Колочу руками по кровати в истерике и кричу, не замечаю когда меня зажимают и ставят укол в ногу.
Все резко плывет и наступает опять апатия.
Откидывая все проблемы на задний план и погружая организм в сон в котором больше нет ничего, толь пугающая темнота и одиночество.
Месяц спустя…
– Привет, Милис.
В палату заходит мама и сразу подходит ко мне, целует в щеку и приглаживает волосы, которые расчесывает и заплетает последний месяц только она.
Молчу…
Я не знаю что сказать и сделать чтобы не развести новый скандал.
Врач сказал, мне здесь лежать еще месяц минимум. Всё зависит от того насколько правильно я себя буду вести и насколько быстро будут срастаться кости.