Нет. Всё же выбитые зубы определённо не дали бы подобного эффекта. Любые намёки на самоконтроль, наглую усмешку и уверенность в себе смыло с его лица на раз. Выражение лица такое, словно я ему прямо при всех влепил унизительную пощёчину.

Прекрасно. Человеку всегда больно, когда наступаешь ему грязным ботинком на не до конца зажившую рану. И именно это мне сейчас и было необходимо. Надавить на самое больное. Так, чтобы он морщился и шипел от боли. Чтобы ненависть ко мне в его глазах затмила собой способность мыслить ясно. Я уже видел, как это происходит, но этого мало. Нужно ещё. Больше!

— Что ты сейчас сказал?

— Что слышал, — в тон ему отозвался я. — Или что? Других уроков тебе твой отец-алкоголик не преподал? Хотя куда ему было, между очередной бутылкой и оплеухами своему сынку-дебилу. Думал, что ты тут один самый умный? Я про тебя тоже узнал. А ты тот ещё фрукт, оказывается. Что, решил, будто пара жалких побед на игровых судах против идиотов в университете сделали из такого убожества, как ты, первоклассного адвоката?

Мой вопрос зажёг в его глазах огонь ярости. Что, не нравится, когда достижения, которыми ты так гордишься, макают в грязь? Когда ходят грязными ногами по той уверенности, которой ты так дорожишь? А мы продолжим.

— Что замолчал? — спросил я его. — Или решил, будто раз тебя все облизывали с ног до головы, то ты и правда такой крутой юрист?

— Уж точно получше, чем жалкая дворняга без образования, — прошипел он мне в лицо.

— Боже, если бы мне давали хотя бы пять рублей каждый раз, когда я это слышу, я бы купил себе дом и тебя на сдачу.

Теперь уже моя очередь едко улыбаться.

— Решил, что ты самый умный, да? Думаешь, что я не понимаю, в чём причина вашего иска?

— Причина в твоём клиенте, который решил обойти закон… — начал было он, но я его тут же заткнул.

— Рот закрой. И не смей упоминать обходы законов, — отрезал я. — Не тебе вообще об этом хоть что-то мне говорить, убожество. Всё, на что ты способен, — это винить других в своих проблемах. Ой, папочку уволили с работы. Ой, папочка спился. Все виноваты в твоих бедах, кроме тебя одного. Это сакральное знание он тебе передал перед тем, как упиться до смерти?

Его эмоции взбрыкнули. Вот оно. Всё. Его понесло. Мне даже опускать взгляд не нужно было, чтобы понять, что его руки сжаты в кулаки. Он готов мне врезать, но оставшиеся крупицы самоконтроля не давали ему это сделать. Слишком хорошо понимал, что будет в таком случае.

— Ты ни черта обо мне не знаешь, — медленно, практически чеканя каждую букву, произнёс он, глядя на меня такими глазами, что становилось ясно: будь мы одни в безлюдном месте, он реально мог попытаться меня убить.

— Да я всё про тебя знаю, — усмехнулся ему в глаза, засунув в эту усмешку столько наглости и презрения, сколько смог. — Ты сам испоганил себе жизнь. Не какие-то злые и жадные аристократы. Нет. Ты это сделал сам в тот момент, когда решил, будто умнее, ловчее, наглее всех остальных. Сам выбери нужное. Пришёл к её брату со своим поганым предложением. А теперь весь такой чудесный работаешь в замшелой компании, пока, как ты сам выразился, такая дворняжка без образования, как я, работает в самой престижной фирме столицы.

Давай. Бесись ещё больше. Это то, что мне нужно. Чтобы ты перестал себя контролировать от злости.

— Я пока не знаю, как именно вы это сделали. Нашли человека, которого можно подкупить, чтобы он дал показания против Уткина. Или твой клиент изначально использовал его, чтобы устроить этот случай. Но теперь вы сами себя закопали.

— Что ты несёшь?!

— Факты, кретин. Всё, что вам нужно было сделать, — это завалить нас бумажной работой. Или что? Думаешь, что мы не догадались бы, что вы подделали бумаги?

— У тебя нет доказательств.

— А они мне и не нужны, — с наслаждением сказал ему. — Но теперь, когда вы решили добить нас этим иском, я знаю, в каком направлении копать. А теперь проваливай отсюда и расскажи своему клиенту, что благодаря тебе они сами себя похоронили. Пошёл вон отсюда.

Развернувшись, я оставил исходящего желчью и злостью Калинского за спиной. Мне даже поворачиваться не нужно было, чтобы понять, как сейчас перекошено от бешенства его лицо.

Правильно ли я сделал, пройдясь по проблемам его семьи? Нет, конечно. В этом не было ничего хорошего или достойного. Просто очередной инструмент, который пришлось использовать, чтобы он не сдержался и ляпнул то, что мне было нужно.

Настя молча пошла за мной. Пришлось даже немного прикрыться от исходящих с её стороны эмоций. Настолько сильными они были.

— Саша, я…

— Потом, — быстро произнес, раздумывая. — Всё потом, Насть. Сейчас нужно работать.

— Хорошо, — только и ответила она.

Удивительно покладисто, между прочим. Ладно. Нет сейчас времени об этом думать.

Мы поднялись в отдел. Всё так же молча. Заговорил я лишь после того, как закрыл дверь, отрезав нас от остального здания в помещении без окон и с единственной дверью. Прямо какая-то грёбаная крепость одиночества, блин.