Взгляд упал на настенное зеркало в тяжёлой бронзовой раме. Оттуда смотрел мужчина средних лет — породистое лицо с правильными чертами, седина на висках, морщинки в уголках глаз.

Я машинально поправил узел галстука, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Как я вообще оказался в этом мире? Какого чёрта? Почему меня предали?

Воспоминания путались, наслаивались друг на друга, как слайды в старом диапроекторе. Вспышка боли, темнота, а потом… Потом я очнулся в теле мальчишки, в каком-то странном мире. Или это ещё будет? Или уже было?

Я потёр виски.

Тут размышления прервал грохот — дверь кабинета распахнулась с такой силой, что едва не слетела с петель. В проём хлынула толпа людей, они буквально ввалились в кабинет.

— Раз, два… — я начал машинально считать незваных гостей. — Три, четыре, пять… Господа, в очередь!

Гвардеец — высокий, в начищенных до блеска сапогах, дворянин в расшитом золотом камзоле, какой-то тип с окладистой бородой, похожий на купца… И все — маги. Я чувствовал их ядра — пульсирующие, наполненные силой.

Не успел я открыть рот, как меня буквально выдернули из-за стола.

— Господин лекарь! — купец упал на колени, хватая меня за руку. — Умоляю! Только вы можете помочь!

— Лучший целитель в столице! — подхватил дворянин.

— Гений! Светило! — добавил кто-то из толпы.

— Да погодите вы… — начал было я, но меня уже тащили к выходу. — Куда?!

— К пациентам, разумеется! — гвардеец крепко держал меня за локоть, не давая вырваться. — Дело государственной важности!

Меня буквально пронесли по коридорам — стерильно-белым, пахнущим спиртом. Распахнули двери палаты — огромной, залитой закатным светом.

У первой кровати они остановились. На белоснежных простынях лежал старик — худой, измождённый, с длинной седой бородой.

— Не может ходить, — скорбно произнёс дворянин, теребя золотой шнур на камзоле. — Совсем никак. Лучшие лекари бессильны!

— И давно? — я привычно перешёл в режим профессионального осмотра.

— Третий месяц, — прохрипел старик с кровати.

Я склонился над пациентом, автоматически отмечая детали. Атрофия мышц нижних конечностей — запущенная, но не критичная. Отёчность в поясничной области.

Мои пальцы скользнули вдоль позвоночника, считывая информацию. Так, воспаление седалищного нерва, компрессия спинномозговых корешков, защемление в пояснично-крестцовом отделе. Что ж, диагностика окончена. Теперь лечение.

Целительская энергия привычно откликнулась на мой зов. Я направлял энергию точно, как скальпель — снимая воспаление, восстанавливая проводимость нервных волокон, укрепляя мышечный корсет.

— Готово, — я выпрямился. — Встань и иди!

— Правда? — прошептал старик. — Прямо вот так встать и пойти?

— Ну не лежать же тебе тут до второго пришествия, — я позволил себе усмешку.

Старик осторожно спустил ноги с кровати. Толпа зрителей затаила дыхание. Первый шаг… второй…

— Чудо! — завопил купец, падая на колени. — Истинное чудо!

— Спаситель! — подхватили остальные.

Старик, уже успевший рухнуть мне в ноги, рыдал в голос:

— Благодетель! Век не забуду!

— Да ладно вам, — я попытался освободить полу халата из трясущихся рук старика, но не успел.

— Сюда, скорее! — чьи-то руки уже тащили меня к соседней кровати. — Умоляю, спасите её!

На белоснежных простынях лежала молодая девушка. Её лицо приобрело синюшный оттенок, губы посерели. Астматический приступ, тяжёлый — я сразу определил по характерным хрипам и судорожным движениям грудной клетки.

Спазм бронхов, отёк слизистой…

Я направил энергию тонкими струйками, снимая воспаление, расширяя дыхательные пути. Лёгкие постепенно расправлялись, насыщаясь живительным кислородом.

— Встань и дыши! — скомандовал я, завершая лечение.

Девушка села, делая первый глубокий вдох, потом второй. На её щеки возвращался румянец.

— Чудо! — снова завопил неугомонный зритель. — Ещё одно чудо!

Толпа вокруг ликовала. Кто-то пытался сунуть мне кошелёк с золотом, кто-то норовил поцеловать руку. Я отступил на шаг, другой, пытаясь выбраться из кольца восторженных почитателей.

И тут заметил его.

В самом тёмном углу палаты, на дальней кровати, лежал… старик. Он был настолько древним, что казалось, сама смерть забыла о его существовании. Кожа, похожая на пергамент, обтягивала череп, пустые глазницы слепо таращились в потолок, отвисшая челюсть.