— Взгляд под интересным углом, — кивнул его высочество. — Но — все так.

— И все это скопище проблем уперлось в инициации, верно? Всем хочется получить реальную надежду на магию? Чиновникам нужно ставить галочки в отчетах, амбициозная молодежь хочет жить отлично прямо здесь и сейчас, государству нужно как можно больше одаренных, кланы мечтают о том, чтобы их отпрыски как можно чаще и раньше инициировались, так?

— Верно! — он смотрел на меня в упор, его разные глаза сверкали и искрились, лицо выражало крайнюю степень безмятежности. — У вас есть вариант мирного решения кризиса?

У меня в голове царила полнейшая мешанина, и у Гоши, и у Пепла — тоже. Они-то знали, куда я клоню, и понимали, что никто кроме нас в принципе с этим не справится. Но, бесы меня задери, я думал заниматься этим лет через десять или двадцать! Время — вот самый главный ресурс. Время и кадры. И если со вторым еще кое-какие мысли были, то первого катастрофически не хватало.

— Однако, есть вариант, — выдохнул я и двинул кулаком прямо в колонну ротонды, так сильно, что посыпалась штукатурка. — Придется все-таки поиграть в Дамблдора. Но, ей-Богу, мне нужен хотя бы еще один год.

* * *

Глава 10

Научный подход

Знаете, что самое прекрасное и ужасное в школе? Ей не важно, что происходит за пределами крыльца с надписью «Добро пожаловать!» Развелся, женился, простудился, смертельно заболел, пьянствовал всю ночь, побывал в лаборатории царевича, сжег пару-тройку магнатских замков, общался с сильнейшими магами современности, решал судьбы мира… Школе до лампочки!

В семь часов пятьдесят пять минут учитель должен стоят у доски и излучать абсолютную уверенность в своем праве сеять разумное, доброе, вечное. «Дети, у меня голова болит, можно потише?» «Дети, в школе проверка, можно вести себя прилично?» «Дети, если я не решу, как организовать несколько тысяч инициаций, у нас тут война начнется, можно как-то проявить чуточку понимания?» Нельзя! Учитель — это некий голем для проведения уроков, он не знает страха, он не знает упрека, и абсолютно все знает по своему предмету. В тот момент когда учитель даст слабину и покажет, что у него болит горло, или голова его занята судьбами мира или личной жизнью больше, чем опорной схемой на тему «Виды горных пород» и разъяснением разницы между метаморфическими, осадочными и магматическими породами — в этот момент его сожрут и выплюнут кости.

Командировочные документы я отдал Верочке, чтобы она оформило все и-де-аль-но, в учительской поручкался с Джабраиловым, раскланялся с Ингридой Клаусовной, которая подозрительно на меня поглядывала из-под своих очков, с боем добыл журнал восьмого класса. Потом — едва протолкался на лестнице сквозь орду пятиклашек, которые перепутали расписание и мчались теперь сломя голову прямо на физкультуру, с третьего этажа, и решительной, собранной походкой миновал стрелявших глазками учительниц эльфийского, чтобы, наконец, с помощью ключа и драконьей матери отпереть дверь своего кабинета. И теперь стоял у доски, и излучал все. что должен излучать высокопрофессиональный педагог.

А восьмиклассники сильно опаздывали. Их-то никто не мог сожрать и выплюнуть. Права ребенка, то, сё… И высокопрофессиональными они никому не должны были казаться, ибо — дети! Красные, потные и тяжко дышущие, как будто прошли Крым и рым, они по одному и по двое влетали внутрь кабинета и с грохотом начинали раскладывать вещи на партах. О причинах я пока не спрашивал — ждал, сунув одну руку в карман, а в другой сжимая мел.

— Это вы! — сказал Кузьменок очумело тряся головой у входа. — Как хорошо что это вы, Георгий Серафимович! А то она бы нас точно убила. Там гардеробщица ключ потеряла, вся школа опаздывает. Но Вельзевуловне пофиг! Выставила бы единицы в рядочек…

Вообще-то у восьмого класса географию я вести был не должен. И об этом мы отдельно с Гутцайт в начале года договаривались. Но, коготок увяз — всей птичке конец. Школа засасывает. Молодая географичка поработала месяц — и ушла в декрет. Ну и меня слезно попросили «немножко позаменять», а потом вуаля — и я готовлю команду по географии на уездную олимпиаду. А поскольку я уехал на курсы — вызвали на помощь Валентину Зиновьевну Волину, матерую пенсионерку. Вельзевуловну.

Никогда не любил вот эти клички-погоняла для учителей, хотя меня они и не касались: у меня отчество такое, что и кличек не надо. Других Серафимычей на тысячу верст окрест не сыщешь.

— Давайте, приходите в себя, у вас три минуты чтобы собраться с мыслями, — проговорил я и открыл журнал на нужной странице, а потом едва не выматерился: — Однако!

Восьмиклашки рассаживались, заканчивали раскладывать вещи.

Гардеробщица ключ потеряла — не самая уважительная причина для того, чтобы начало урока пошло прямо в афедрон. Однако, имеем то, что имеем… А прошлый урок пошел в афедрон потому, что Вельзевуловна выставила в рядок единицы. Второй раз подряд. Две замечательных колоночки с замечательными отметочками — от единицы до четверки. Четыре балла в десятибалльной системе координат — это что-то вроде слабенькой троечки в пятибалльной. И даже Кузьменок, и Светикова, и другие умники — тоже поимели себе счастье в виде четверок. Чего уж говорить про ребят более разболтанных, типа того же Морковкина или Жаркина? Две единицы подряд!